— Вы хорошо знали Йорка Хэттера?
— Вы знакомы с его исследовательской работой в области химии?
— Немного. Казалось, он чувствовал, что моя профессия связывает нас в какой-то мере.
— Вы когда-нибудь бывали в его лаборатории?
— Несколько раз. Однажды мистер Хэттер пригласил меня понаблюдать за экспериментом с сывороткой на морских свинках — он делал им инъекции. Очень интересно и познавательно. Помню, один известный врач, у которого я однажды…
— Да, сэр, даже два. Один для больших инъекций, другой для малых.
— Оба до сих пор у вас? Один из них не могли украсть из несессера?
— Нет, сэр! Я заглянула в несессер несколько минут назад, узнав, что в комнате Луизы нашли шприц, — доктор Шиллинг держал его, когда вошел в комнату, — подумав, что кто-то украл один из моих. Но оба были на месте.
— А вы можете предположить, откуда взялся шприц, найденный в комнате миссис Хэттер?
— Ну, я знаю, что несколько штук есть в лаборатории наверху…
— …потому что мистер Хэттер пользовался ими во время опытов.
— И сколько у него было шприцев?
— Право, не знаю. Но у него в стальном шкафу была картотека всего находящегося в лаборатории, и там, безусловно, указано количество шприцев.
— Входите, мистер Перри, — произнес инспектор Тамм льстивым тоном голодного паука. — Мы хотим побеседовать с вами.
Эдгар Перри задержался в дверях. Сразу чувствовалось, что он принадлежит к типу людей, которые колеблются перед каждым шагом. Высокий и худощавый мужчина лет сорока пяти, он походил на ученого. Красивое, чисто выбритое лицо было аскетическим и одновременно чувственным. Он выглядел моложе своих лет — как отметил Друри Лейн, иллюзию в основном создавали глубина и блеск глаз. Перри медленно вошел в комнату и опустился на стул, указанный инспектором.
— Насколько я понимаю, вы воспитатель мальчиков? — с любезной улыбкой спросил Лейн.
— Да-да, — хрипловатым голосом отозвался Перри. — Э-э… что вам от меня нужно, инспектор Тамм?
— Ничего особенного, — ответил инспектор. — Просто хотелось бы немного поговорить.
Они сидели, глядя друг на друга. Перри нервничал — он облизывал губы и уставился на ковер, осознав обвиняющую природу устремленных на него взглядов… Да, он знает, что к мандолине не разрешалось прикасаться. Нет, он никогда не был в лаборатории Йорка Хэттера. Он не имел особой склонности к науке, а кроме того, распоряжение миссис Хэттер на этот счет было строгим. Он начал работать в доме Хэттеров спустя неделю после Нового года — прежний воспитатель детей Конрада Хэттера уволился после ссоры с Мартой, когда та застала его бьющим Джеки за то, что мальчишка пытался утопить кошку в ванне.
— А вы ладите с мальчишками? — спросил инспектор.
— Вполне, — ответил Перри. — Хотя они временами бывают трудными, я выработал систему поощрений и наказаний, которая оказалась успешной.
— Держу пари, вам нелегко здесь работать, — сказал инспектор.
— Иногда, — признался Перри. — Мальчики бывают дикими, и боюсь, — пожалуйста, поймите, это не в смысле критики, — их родители далеко не идеальные воспитатели.
— Особенно отец, — заметил Тамм.
— Ну… возможно, он не лучший пример для своих детей, — согласился Перри. — Иногда мне приходится трудновато, но я нуждаюсь в деньгах, а жалованье здесь отличное. Несколько раз, — доверительно сообщил он, — я пытался уволиться, но…
Он смущенно умолк.
— Но — что, мистер Перри? — подбодрил его Лейн.
— Достоинства некоторых обитателей дома компенсируют недостатки других, — ответил молодой человек, прочистив горло. — Я имею в виду мисс Хэттер — мисс Барбару Хэттер, к которой… к чьей замечательной поэзии я испытываю глубочайшее восхищение.
— Ну да, — сказал Лейн. — Преклонение перед талантом. Как вы объясняете, мистер Перри, странные вещи, происходящие в этом доме?
Перри покраснел, но его голос стал тверже.
— У меня нет никаких объяснений, сэр. Но в одном я абсолютно уверен. Как бы ни были замешаны в этом другие, Барбара Хэттер никогда бы не опустилась до преступления. Она слишком умна, слишком прекрасна…
— Уверен, что она была бы польщена вашими оценками, — прервал окружной прокурор. — Скажите, мистер Перри, как часто вы отлучаетесь из дому — конечно, вы живете здесь?
— Да, в комнате на третьем — чердачном — этаже. Я редко бываю свободен от своих обязанностей — только один раз брал отпуск на пять дней в апреле. По воскресеньям у меня выходной, и я куда-нибудь отправляюсь.
— В одиночестве?
Перри закусил губу.
— Не всегда. Несколько раз мисс Хэттер была так любезна, что составляла мне компанию.
— Понятно. Где вы были прошлой ночью?
— Я рано удалился в свою комнату и читал около часа, а потом лег спать. О случившемся я узнал только сегодня утром.
— Естественно.
Последовала пауза. Перри ерзал на стуле. Взгляд инспектора стал мрачным. Знает ли Перри, что Луиза Кэмпион любит фрукты и ваза с ними всегда стоит на ее ночном столике? Да, знает, ну и что из этого? Знает ли он, какие фрукты не любила миссис Хэттер? Пожатие плечами — и снова молчание.
— Вы сказали, мистер Перри, — дружелюбно заговорил Друри Лейн, — что впервые пришли в этот дом в начале января. Следовательно, вы никогда не встречали Йорка Хэттера?
— Нет. Я мало слышал о нем, и в основном от Бар… от мисс Хэттер.
— Вы помните попытку отравить мисс Кэмпион два месяца назад?
— Да-да. Ужасная история. Дом ходил ходуном, когда я вернулся во второй половине дня. Естественно, я был шокирован.
— Насколько хорошо вы знаете мисс Кэмпион?
Лицо Перри прояснилось.
— Достаточно хорошо, сэр. Поразительная личность! Конечно, мой интерес к ней сугубо объективный — она представляет собой любопытную научную проблему. Уверен, что она узнает меня и доверяет мне.
Лейн выглядел задумчивым.
— Только что вы сказали, мистер Перри, что не интересуетесь наукой. Следовательно, у вас едва ли есть значительное научное образование. Вы незнакомы, например, с патологией?
Тамм и Бруно обменялись озадаченными взглядами. Но Перри кивнул:
— Понимаю, куда вы клоните. Очевидно, ваша теория состоит в том, что в прошлом семьи Хэттер должна быть какая-то фундаментальная патологическая причина, объясняющая их отклонения от нормы?
— Браво, мистер Перри! — улыбнулся Лейн. — И вы согласны со мной?
— Я не врач и не психолог, — чопорно отозвался воспитатель. — Могу лишь признать, что они выходят за грань нормы.
Тамм тяжело поднялся: