— Никогда? — Джек был удивлен. Его новоприобретенная бабушка была придирчивой и с большим самомнением, обладала еще кучей других раздражающих недостатков, но она казалась ему, по сути своей, до некоторой степени справедливой.

— Только вторую половину дня, — сказала горничная. Она наклонилась вперед, посмотрела налево, затем направо, как будто кто–то еще мог быть в комнате и мог услышать ее. — Я думаю, что она делает это только потому, что знает, мисс Эверсли ненавидит утро.

Ах, в таком случае это действительно было похоже на вдову.

— Она получает их двойное количество, — продолжала объяснять горничная, — так что, в конце концов, их общее количество соответствует необходимому.

Джек сочувственно кивнул.

— Это унизительно.

— Несправедливо.

— Ужасно несправедливо.

— Бедная мисс Эверсли, — продолжала горничная, ее голос окреп от оживления. — Она очень добра. Приветлива со всеми слугами. Никогда не забывает наши дни рождения и делает нам подарки, говоря, что они от вдовы, но все мы знаем, что это от нее.

Затем она взглянула на Джека, и он, кивнув, наградил ее искренним одобрением.

— И все, что она хочет, бедненькая, всего одно утро раз в две недели, чтобы выспаться до полудня.

— Она сама так сказала? — пробормотал Джек.

— Только однажды, — призналась горничная. — Не думаю, что она помнит об этом. Она очень устала. Я думаю, прошлой ночью она ушла от вдовы очень поздно. Я стучала раза в два дольше обычного, чтобы разбудить ее.

Джек сочувственно кивал.

— Вдова никогда не спит, — продолжала девица.

— Никогда?

— Нет, конечно, она должна спать. Но кажется, что сна ей нужно совсем немного.

— Как–то знавал я одного вампира, — пробормотал Джек.

— Бедная мисс Эверсли должна придерживаться графика вдовы, — объяснила горничная.

Джек продолжал кивать. Казалось, это работало.

— Но она не жалуется, — сказала девица, явно торопясь защитить ее. — Она никогда не жалуется на ее милость.

— Никогда? — Если бы он жил в Белгрейве так долго, как Грейс, он жаловался бы сорок восемь часов в сутки.

Горничная покачала головой с праведностью, которая сделала бы честь и жене священника.

— Мисс Эверсли никогда не сплетничает.

Джек собирался возразить, что все сплетничают, и несмотря на то, что они при этом говорят, все этим наслаждаются. Но он не хотел, чтобы девица расценила это как критику ее текущего поведения, потому он все кивал снова и снова, поощряя ее словами вроде:

— Это поразительно.

— По крайней мере, не с прислугой, — пояснила горничная. – Возможно, с ее друзьями.

— Ее друзьями? — отозвался Джек эхом, пересекая комнату в своей ночной рубашке. Для него была приготовлена одежда, недавно вычищенная и выглаженная, ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что все было самого высшего качества.

Скорее всего, это была одежда Уиндхема. Они имели один и тот же размер. Он спросил себя, а знал ли герцог, что на его гардероб совершили нападение. Вероятно, нет.

— Леди Элизабет и леди Амелия, — сказала горничная. — Они живут с другой стороны деревни. В другом большом доме. Не таком большом, как этот, заметьте.

— Нет, конечно, нет, — бормотал Джек. Он решил, что эта девица, чье имя он обязательно должен выучить, станет его любимицей. Она была неисчерпаемым источником полезных сведений, и все, что нужно было сделать, — позволить ей хоть на мгновение присесть в удобное кресло.

— Их отец — граф Кроуленд, — продолжала горничная, болтая без умолку, в то время как Джек вошел в свою комнату для переодевания, чтобы одеться. Он подумал, что кто–то бы и отказался носить одежду герцога после их пререканий днем раньше, но ему это представлялось совершенно бессмысленным. И если он собирается преуспевать в том, чтобы соблазнить мисс Эверсли на дикую оргию страсти (хотя и не сегодня), он должен одеться. А его собственная одежда, скорее всего, слишком изношена и грязна.

Кроме того, возможно, это досадит его герцогству. И, в конце концов, рассудил Джек, он дворянин.

— И часто Мисс Эверсли выбирается, чтобы провести время с леди Элизабет и леди Амелией? — спросил он, надевая свои бриджи. Сидят безупречно. Как удачно.

— Нет. Хотя они были здесь вчера.

Те две девушки, которых он видел с нею на дороге. Блондинки. Конечно. Он должен был понять, что они сестры. Он понял бы это, подумал он, если бы был в состоянии оторвать свой взгляд от мисс Эверсли на достаточно длительное время, чтобы рассмотреть что–то еще, кроме цвета их волос.

— Леди Амелия должна стать нашей следующей герцогиней, — продолжала горничная.

Руки Джека, застегивающие пуговицы на чрезвычайно хорошо скроенной льняной рубашке Уиндхема, застыли.

— В самом деле, — сказал он. — Я не знал, что герцог помолвлен.

— Леди Амелия тогда была еще ребенком, — добавила горничная. — Думаю, скоро у нас будет свадьба. Все к тому идет, правда. Она стареет. Я не думаю, что ее родители будут терпеть дальнейшие проволочки.

Джек подумал, что обе девушки выглядели такими юными, но он был слишком далеко от них.

— Думаю, ей уже двадцать один.

— Это старость? — проворчал он сухо.

— Мне семнадцать, — сказала девица со вздохом.

Джек решил не комментировать, поскольку не мог знать, хочет ли она выглядеть старше или моложе своих лет. Он вышел из раздевалки, продолжая завязывать свой шейный платок.

Девица вскочила на ноги.

— О, но я не должна сплетничать.

Джек заверил ее с поклоном:

— Я не скажу никому ни слова. Клянусь.

Она помчалась к двери, затем повернулась и сказала:

— Меня зовут Бесс. — Она присела в легком реверансе. — Если Вам что–нибудь будет нужно.

Джек улыбнулся на это, потому что был полностью уверен, что ее предложение было совершенно невинно. Было в этом что–то освежающее.

Спустя минуту, как ушла Бесс, прибыл лакей, как и обещала мисс Эверсли, чтобы сопровождать его вниз в комнату для завтрака. Он, казалось, был не столь информирован, как Бесс (лакеи никогда не делились информацией, по крайней мере, не с ним), и пятиминутная прогулка прошла в молчании.

Тот факт, что поход занял пять минут, не был удивителен для Джека. Если Белгрейв казался чрезмерно большим издалека, то внутри он был похож на лабиринт. Джек был практически уверен, что видел меньше, чем одну десятую из всех помещений, а уже узнал местонахождение трех лестниц. Еще были башенки, он видел их, находясь снаружи, и, почти наверняка, темницы.

Должны были быть темницы, решил он, делая шестой поворот с начала спуска по лестнице. Никакой обладающий чувством собственного достоинства замок не мог обойтись без них. Он решил, что попросит Грейс отвести его вниз хотя бы для беглого осмотра, поскольку подземные помещения были, вероятно, единственными, которые могли не иметь бесценных работ старых мастеров, висящих на стенах.

Он мог бы стать любителем искусства, но это — он почти, вздрогнул, когда проносился мимо Эль Греко — его было просто слишком много. Даже его комната для переодевания имела