— Кажется… н-не помню, дорогая.
— А я помню. Если бы я знала, что в этой посылке, сразу бы вспомнила.
Эмили положительно разговорилась, и Линда, державшаяся за вялую руку Дэви, чуть улыбнулась. По крайней мере,
— Эту посылку мы отнесли к Баярду, перед тем как запереть дом, — сказала Эмили.
— Да-а? — удивился Тальбот.
— Господи помилуй, ты же сам ее нес!
— Я-а? — Тальбот совершенно смутился. — Как странно, Эмили, но у меня все это напрочь вылетело из головы.
— Память тебя всегда подводила, — фыркнула его жена. — Мистер Квин, пакет находится в соседнем доме. Когда мы взяли Дэви к себе… — голос у нее стал нежнее, — мы решили купить ему все новое. Одежду, игрушки, книги, в общем, все.
— Я помню, тетя Эмили, — вдруг вмешался Дэви. — Я помню, это было как Рождество.
— Это я тоже помню, — оживился Тальбот. — А все прежние детские вещи Дэви я снес на чердак того дома.
— Вот-вот, и я уверена, что картонная коробка тоже окажется там, — сказала Эмили.
Шеф Дейкин взглянул на Эллери. Эллери отодвинул свой стул.
— Нельзя ли нам прервать трапезу, миссис Фокс? — Он улыбнулся. — Мне не терпится изучить содержимое этой коробки, да и всем нам следует быть там в тот момент, когда она будет вскрыта.
Таким образом, тихим райтсвиллским вечером они снова направились к дому Баярда Фокса. В неверном свете плывущей по небу луны все казалось нереальным — темный дом, вырастающий над темным рядом кустов, неведомый мир на дне чужого моря.
Ночь и смерть — сестры, и здесь они прожили вместе двенадцать лет.
Процессия двигалась молча, светя под ноги фонариками.
На чердаке стоял такой затхлый дух, что Эллери и Дейкин поскорей открыли слуховые окошки.
Каждая половица стонала под их шагами, каждую балку украшала паутина, сквозь щели в крыше заглядывала луна.
— Да уж, Дэви, — с натужным смешком сказала Линда. — Здесь только фильм ужасов снимать.
— Старый чердак, — нежно произнес Дэви. — Ты помнишь, папа?
И Баярд улыбнулся в ответ:
— Я помню, Дэви.
— Тут все мои игрушки. Все до одной! Футбольный мяч! — Он остановился и подобрал мягкую и влажную покрышку, из которой давно вышел весь воздух. Потертая кожа мяча лохматилась, и он робко погладил ее пальцем.
— Твоя бейсбольная рукавица, Дэви.
— А этот мяч с игры на первенство лиги. Я его поймал, когда мы с Линни просочились в выставочный парк, и потом нам здорово всыпали за то, что мы там торчали допоздна!
Линда хихикнула:
— Боже мой, папа Тальбот так рассвирепел, что на следующий день я сидеть не могла.
— Мой химический набор, я делал опыты!
— И посмотри-ка, сынок, — воскликнул Баярд, — тут твой конструктор «Строитель». Помнишь, как мы вместе строили мост?
— Мы его возводили целую неделю!
Дэви стоял широко расставив ноги; в мерцающих полосках света от фонариков белели его зубы и плясали огоньки в глазах. Под кучей сломанных игрушек Тальбот заметил альбом с потрепанными углами.
— Слушай, Дэви, — сказал он, вытаскивая альбом, — это что, твоя старая коллекция марок?
— Черт побери, это она!
— Надо ее отдать Джону Ф. Райту. Он ведь коллекционер. Может, найдет здесь что-нибудь ценное.
— А… это самые обычные, детские марки, дядя Тальбот. В жутком состоянии. Они ничего не стоят.
— Это мне! — крикнула Линда и отобрала альбом у своего приемного отца. — Сохраню их, — проговорила она уже тише, — для… для какого-нибудь другого мальчика.
А Эмили сказала:
— Вот и твои шарики, Дэви. Господи помилуй, да их тут не меньше сотни в мешке.
— И мои «билетики»!
Эллери не мешал их поискам, прислушивался к возгласам, раздающимся со всех сторон, кивал и посмеивался, а сам топтался вокруг, осматривая помещение острым взглядом.
И вдруг присел и во что-то вцепился. Болтовня разом стихла, они уставились на него со страхом.
— Одна тайна разгадана, — сказал, выпрямившись, Эллери.
Из-под расколотой деревянной крышки детского химического набора он достал пузырек аспирина. Сто таблеток.
— Пропавший аспирин, — хмыкнул Дейкин.
На Эллери он посмотрел почти с жалостью.
— Даже не открыт, — пробормотал Эллери. — Это дело приносит мне одно разочарование за другим. Ага! Не эту ли коробку прислали из полиции?
Под грудой растрепанных книжек он обнаружил квадратную коробку в оберточной бумаге, перевязанную бечевкой, которая в нескольких местах была прижата к бумаге сургучными печатями.
— Это она! — крикнула Эмили.
— Теперь и я вспоминаю, — с глуповатым видом сообщил ее муж.
— Да, на посылке стоит печать управления полиции и почтовый штемпель. Можно попросить направить сюда все фонарики, — сказал Эллери.
Все сгрудились вокруг, а он, легко разорвав истлевшую бечевку, принялся снимать оберточную бумагу. Под бумагой оказалась обычная белая картонная коробка. Внутри коробки, аккуратно обложенные скомканными газетами, датированными 1932 годом, находились большой кувшин пурпурного стекла с широким горлом и рисунком в виде виноградной грозди, выгравированным на поверхности, и такого же стекла стакан, в точности как те, что стояли в кухонном шкафчике.
Когда Эллери поднял кувшин и стакан к свету, поворачивая их так и эдак, настроение у всех опять упало, словно темно-красная глубина втянула в себя всю живость, обретенную ими на пыльном чердаке, и они остались во тьме и пустоте.
— Что там такое, мистер Квин? — спросил шеф Дейкин, заметив искорку, блеснувшую в стальных глазах Эллери.
— Я не уверен, — пробормотал Эллери. — Давайте спустимся на кухню… Ах, что это я, ведь в доме, наверно, нет воды, так?
— Я отключил воду двенадцать лет назад, мистер Квин, — сказал Тальбот Фокс. — Вместе с электричеством и газом.
— А мне необходима какая-нибудь жидкость. — Эллери так прижимал к себе кувшин и стакан, как будто опасался, что кто-то может попытаться отнять их у него. — Придется нам вернуться к вам домой, мистер и миссис Фокс. И немедленно!
— Мне пришло в голову, Дейкин, — объяснял Эллери, изучая под ярким светом в кухне Эмили Фокс пурпурное нутро кувшина, — что даже если этот кувшин был вымыт, как вы мне сказали сегодня вечером, все же что-то могло в нем сохраниться. Если виноградный сок простоял в кувшине несколько часов и если кувшин не вымыли, а просто ополоснули второпях, да еще холодной водой, то внутри могли остаться некие
