вернее, из желания все-таки не разглашать действительного хода преступления. Воспоминатель говорил: поэта-де заманили в гостиницу в день его приезда в Ленинград (24 декабря) под предлогом «обмыть встречу».
Дело складывалось иначе. Когда Есенин приехал в город на Неве, троцкистские холуи его сразу же арестовали и четыре дня допрашивали. Полагаем, на последнем допросе «с пристрастием» поэт оказал бурное сопротивление; Леонтьев в него выстрелил, а Блюмкин добил, после чего мертвое тело по указанию Троцкого (по спецсвязи) перетащили в 5-й номер «Англетера», где состоялся кощунственный спектакль «самоповешения».
Леонтьев намеренно все упростил, так как раскрытие всей тайны убийства слишком не соответствовало официальной версии и грозило ему, недавно выпущенному из заключения, новым арестом и смертью. Скажи Леонтьев о незаконном аресте поэта и допросах его с негласной санкции Троцкого — подтвердилась бы история о подпольной организации противников Сталина. Членом этой банды, по сути, и состоял Леонтьев, замешанный в большой и опасной политике, где скошенных голов не считают.
Блюмкинский прихвостень утверждает, что в 5-м номере «Англетера» он стрелял дважды: первый раз — в напавшего на него Есенина, второй выстрел — в пол — оказался случайным. И якобы никто в отеле не всполошился. Да, выстрелы прогремели, но не в «Англетере» — их бы обязательно услышали соседние жильцы, работники гостиницы, и прибежали бы на шум, — а в пыточной другого дома, где поэт подвергся экзекуции. Поэтому придумка Леонтьева о завернутом в ковер теле, вынесенном на балкон на «сильный мороз» (проверено: температура на улице была -5°), преследовала все ту же задачу — скрыть действительное место убийства. Однако ковер или какая-то дерюжка все-таки существовали, был и завернутый в него или в нее труп, но переносили его не на балкон — с целью скрыть злодеяние от возможных любопытных глаз, а перетащили из помещения, где состоялась казнь, в «Англетер», где произошла инсценировка самоповешения. И, вероятнее, мертвеца транспортировали не Блюмкин и Леонтьев, а какие-то гэпэушные пьяные громилы. Их видели горничная и уборщица 5-го номера Варвара Васильевна, успевшая перед смертью признаться знакомой о запомнившейся ей жутковатой сцене, и дворник Василий Спицын, бросившийся к телефону звонить домой коменданту отеля Василию Назарову (по воспоминанию его вдовы, Антонины Львовны, ныне покойной).
Убийца укорачивает хронику бандитской операции, не называет фамилий задействованных в ней лиц, которые, по его словам, «и мать свою готовы заложить, только бы остаться в живых». Он и Блюмкин провожали гроб с телом Есенина в Москву. Возможно, но не в том вагоне, где находился скорбный груз, а тайно, в другом месте, чтобы не привлекать внимания прощавшихся с убиенным ленинградцев. Руководил отправкой вагона и грустной церемонией на вокзале директор Лениздата Илья Ионов (Берштейн), в прошлом — убийца и каторжник с 11 — летним стажем, шурин всемогущего Зиновьева, диктатора Ленинграда. Ионов, свидетельствуют современники, преждевременно свел в могилу Александра Блока.
Читателям «Чудес и приключений» может показаться фантасмагорией, что после неудачной попытки повесить покойника на трубе парового отопления, дегенераты (так назвал убийц Борис Лавренев), не найдя другого варианта, прикрепили его к… батарее, несколько возвышавшейся над полом. Вынули из брюк своей жертвы ремень, застегнули его на горле на пряжку, привязав остаток ремня к батарее. Петли сделать не удалось, так как есенинская талия была сравнительно узкой и ремешок для удавки оказался коротковатым. Они прижали лоб усопшего к раскаленной трубе, чтобы позже представить рану как ожог.
Подонки застирали кровь на рубашке замученного, привели комнату в беспорядок и удалились.
Позвольте, скажут, но ведь тело висело под потолком, на трубе парового отопления, об этом все знают! Знают из лживых газетных сообщений. Как ни чудовищна картина, на этот раз Леонтьев не солгал.
Автор этих строк был в 1994 году шокирован и разочарован странным рассказом бывшего агента 5-й бригады активно-секретного отделения У ГРО Георгия Евсеева (р. 1901), побывавшего 28 декабря 1925 года в «Англетере».[178] Старик упорствовал: труп был прилеплен к батарее. Только сейчас стало ясно — не подвела служаку память.
О том, что петли на горле несчастного не было и не осталось странгуляционной борозды, свидетельствовал стихотворец Василий Князев, стороживший в морге заледенелое тело от «чужих» глаз: «В маленькой мертвецкой, у окна, // Золотая голова на плахе. // Полоса на шее не видна. // Только кровь чернеет на рубахе» (видно, ее все-таки застирали небрежно).
Нет никаких сомнений, что Леонтьев верно передает полученное Блюмкиным по спецсвязи и изложенное ему соображение своего идола:«.. Троцкий на следующий день (после гибели поэта. — В.К.) лично даст информацию в печать о самоубийстве неуравновешенного и психически надломленного поэта. Тем самым будет поставлена точка на попытках какого-либо расследования». Так и произошло. Доказать личную причастность Троцкого к беспардонным сообщениям в центральных газетах трудно, но их оперативная «осведомленность» несомненна. Еще не состоялась судмедэкспертиза вскрытия тела Есенина, еще не успело сделать ни одного шага следствие, а газеты уже подвели итог и фарисейски объявили о самоубийстве поэта. Особенно усердствовали московская «Беднота» и ленинградская «Красная газета» вечерний выпуск.
Ее основателем был тот же Сосновский. «Красная» умудрилась сообщить о смерти поэта 28 декабря, что было бы: технически невозможным, не знай троцкисты из редакции о его гибели 27-го. В этом желтом издании позже печатались первичные наиболее лживые статьи и заметки о происшествии в «Англетере». Мимоходом вопрос к нашим оппонентам: почему Троцкий датировал смерть Есенина 27-м декабря («Правда», 1926,19 января) — в то время как вся советская печать называла 28-е число? Догадаться нетрудно.
После есенинской трагедии многие ее укрыватели получили иудины сребреники — кто в виде выгодного служебного местечка, кто — досрочного выхода книги, кто — повышения в должности. Так организаторы убийства поощряли лжепонятых, свидетелей, мемуаристов и прочих христопродавцев. Немало людей, причастных к утаиванию злодейства, не без помощи Блюмкина, по словам Леонтьева, «отбыли в мир иной: кто по пьянке выпал с балкона, кто утонул и так далее…». Когда в 1929 году Троцкого выслали из СССР, а Блюмкина за тайную связь с ним расстреляли, вся «англетеровская» муть заколыхалась, предупреждая возможные разоблачения. По надуманным предлогам судили и упрятали за решетку коменданта гостиницы Назарова и милиционера Горбова; многие кинулись создавать себе алиби или, как крысы с тонущего корабля, побежали в другие города и на новые места работы. Переполох был большой. Но, к сожалению, «дело Есенина» тогда не раскрылось. Некоторые так и продрожали всю жизнь (лжесвидетели Лазарь Берман, Павел Мансуров и др.). Остатки совести заставили открыть «тайну 'Англетера'» лишь одного Леонтьева.
Каков был последний геростратовский путь Николая Леонтьева — мы не ведаем. Знаем одно: он и Яков Блюмкин вошли в сатанинскую историю как самые гнусные ее бесы.
Скоро исполнится 80 лет, как не стало великого сына России, одной из центральных фигур многострадального XX века. Его имя наконец-то очищено от скверны. Перед нами как бы заново явился не только художник огромного таланта, но и мужественный человек, не склонивший головы перед палачами.
«Не умру я, мой друг, никогда», — писал он. И навсегда остался в нашей благодарной памяти.
«Это им не простится, — говорил он, — за это им отомстят. Пусть я буду жертвой, я должен быть жертвой за всех, за всех, кого не пускают (домой). Не пускают, не хотят, ну так посмотрим. За меня все обозлятся. Это вам не фунт изюма. К-а-к еще обозлятся. А мы все злые, вы не знаете, как мы злы, если нас обижают. Не тронь, а то плохо будет. Буду кричать, буду, везде буду. Посадят, пусть сажают — еще хуже будет. Мы всегда ждем и терпим долго. Но не трожь! Не надо» (запись Галины Бениславской).
Он взошел на Голгофу с ясным пониманием своей обреченности и жертвенности. Это было не слабостью обессиленного человека, а подвигом. Об этом еще напишут и споют.
Глава 20. Приказ отдал Троцкий
Эта часть исследования вызовет наибольшее сопротивление и раздражение наших оппонентов.