Дверь перестала трястись, не стало слышно ругани. Владимир отправился искать ключ.

Кирюха переводил взгляд с одной рожи на другую. Обитатели дома молчали, будто зомби. «Их души давно в загробном мире, осталась только память тела» – кажется, так сказал Антон в тот вечер, когда сброшенная Настей пивная бутылка рухнула на лобовое стекло комендантского автомобиля. Вспомнились и другие слова, куда более страшные...

Я, кстати, слышал, что этот самый «Янтарь», если пить его каждый день в течение долгого времени, очень мощно действует на мозг.

Полуголый молотобоец сделал шаг вперед.

– Назад! Всех искромсаю!

Старик кинулся на Кирюху. Тот вновь увернулся от удара молотком, затем наискось рубанул «Ладонью призрака», целясь в запястье. Молоток вывалился из раненой руки, загремел об пол. Старик с Наталией Орейро на футболке и топором в сухих руках подбежал к Кирюхе, вскинул над головой свое оружие, метя расколоть парню голову. Тот вновь повалил противника, сломав ему челюсть ударом эфеса.

Урод с ножом по-прежнему колебался, не решаясь на атаку.

Дверь квартиры № 4 отворилась, оттуда с громким гулом, вырывавшимся из пасти, вывалился Владимир.

Не сходя с места, Кирюха смотрел, как здоровенная туша, похожая на огромный кусок теста, несется на него. Дождавшись близкого контакта, полоснул противника клинком по глазам, вывернулся из мощного захвата, отскочил к лестнице.

Теперь и половинчатый урод осмелился перейти в наступление и побежал на врага, выбросив перед собой руку с ножом. Подсечка – и урод кубарем катится вниз по ступенькам.

Затравленным зверем Кирюха озирался.

Старик в черной майке, лежа кверху затылком, медленно скреб пальцами по половицам. Стонал у подножия лестницы урод с перебинтованной ногой и родимым пятном в пол-лица. Ползал по полу ослепший Владимир, ставший беспомощней ребенка, зажимал лицо ладонью, молча плакал кровью. Лишь полуголый скелет с разрезанной рукой успел куда-то исчезнуть.

Позади раздался громкий стук. Кирюха развернулся одним рывком и обнаружил у себя за спиной совсем маленькую дверку, запертую на шпингалет.

– Гриня, ты? – позвал Кирюха.

– Я, я! – ответил радостный голос Григория.

За дверкой обнаружилась грязная комнатка, где стояла длинная ржавая ванна, возле нее – сложенная раскладушка с прорванным брезентом, вдоль стены – шеренга пустых трехлитровых банок. На веревках висели забытые наволочки, изъеденные молью. В ванне валялось несколько пустых дамских сумочек, распахнутый старомодный саквояж, два-три кожаных футляра для мобильных телефонов и барсетка.

– Ха-ха, да это же Шнееман! – узник полез обниматься. Кирюха отстранил его:

– Отвали. Ты подонок.

– Я?! – удивился Григорий.

– Ты такой же, как они! – Кирюха ткнул через плечо большим пальцем левой руки.

– А где они? – опасливо спросил узник.

– Я их успокоил. Сколько их всего?

– А скольких ты успокоил?

– Четверых.

Григорий облегченно вздохнул:

– Всех.

Его приятель кивнул, но кинжала не убрал – все четверо были до сих пор живы.

– Я надеюсь, они хоть врезали тебе?

– А ты посмотри! – на чистом лице Григория появилась широкая улыбка. – Пальцем не тронули. Просто навалились и затолкали в эту каморку. А я им верил!

– И как ты только на них вышел?

– Так, один знакомый дал адрес... Ты, кстати, не прав: я не такой, как они. Легко могу это доказать.

– Все твои доказательства я знаю. Гаденыш.

– Если я гаденыш, зачем ты пришел меня вытаскивать?

– Как – зачем? А с кем я песню играть буду на празднике?

Григорий расхохотался и сделал новую попытку обнять Кирюху. На сей раз тот позволил себя облапать – он действительно рад был видеть друга-эрудита целым и невредимым. Улыбнувшись, он с силой пнул Григория коленом в живот.

– За что?!

– За ту дрянь, которую ты хотел подсыпать мне в чай. Еще раз попробуешь сделать это со мной или еще с кем – башку снесу!

Хохоча и корчась от боли, Григорий отдал приятелю честь – по-белогвардейски, двумя пальцами.

– Твой? – Кирюха протянул ему мобильник. – Бери. Считай, что подарил.

Они вышли из комнаты. К изумлению Кирюхи, в поле зрения не было ни ослепшего гиппопотама, ни старика со сломанной челюстью, ни сброшенного с лестницы урода.

– Куда все подевались?

– Не знаю, – Григорий быстрым шагом устремился в квартиру Владимира. Кирюха побежал за ним:

– Ты чего еще придумал?

Освобожденный узник вбежал в кухню:

– Ну где они? Где? – он осмотрелся. Отодвинув ящик стола, он обнаружил четыре полных бутылочки «Янтаря». Отвернул крышечку – ударила вонь.

– Как вы это пьете, дегенераты? – Григорий плеснул из пузырька на занавески, на деревянный пол, на стол.

– И что ты делаешь?

– Криминальная хроника... – бормотал толстяк, изливая «Янтарь» из резервуара. – В доме номер шестнадцать на улице Кондитерской произошла пьяная драка... В результате вспыхнул пожар, в котором погибли все участники инцидента...

– Прекрати!

Григорий обернулся к нему:

– Да ты, никак, на их стороне!

– Нет, им туда и дорога. Но здесь же еще кто-то живет...

– Никто здесь больше не живет, кроме четырех звероподобных уродов! Тебе их жалко? Так вот, знай, кого жалеешь: их раньше было пятеро. Они как-то раз напились своего «Янтаря» и драку затеяли. Друга своего пришибли, разделали и целую неделю жрали...

Человек медленно съезжает с катушек, становится опасным сумасшедшим. Говорят, даже до людоедства доходит.

– ...А еще они людей грабят.

– Если они такие замечательные, зачем ты с ними якшался?

– Так надо было, Кирюша.

– Они про тебя знают что-нибудь?

– Кроме имени ничего – ни фамилии, ни адреса. У нас был простой симбиоз: я им – деньги, они мне – сырье. Всем выгодно.

Григорий перебрался в комнату с битым телевизором. Откупорил вторую бутылочку, облил матрас и кресло, провел «янтарную» дорожку из квартиры Владимира на площадку деревянной лестницы. Содержимым третьей емкости оросил саму площадку. Четвертую опустошил в каморке.

– Спички, спички... – бормотал он. – Сбегай на кухню, Кирюха! Спалим этот гадюшник!

...Не прошло и часа, как оба они уже сидели за столом в комнате № 605 – вместе с Денисом.

– Рассказывать не буду! – сразу предупредил Кирюха. – Ничего этого никогда не было.

Счастливый Денис кивнул головой:

– Главное, живы оба! Много отдал, Кирилл?