Он выстрелил, не целясь и, вскочив на свой снегоход, помчался прочь. Я даже не оглянулась. Зачем? Ведь я слышала, как дрожали его руки, и как отчаянно билось сердце при виде того, как я жадно пожирала куски его умершего товарища. Он все равно не попал бы…

Когда рев удаляющегося снегохода стал практически неразличим для уха обычного человека я, углубив порог восприятия, оторвалась от остывающего тела и помчалась следом, чувствуя внутри себя уже не обжигающий огонь, а теплое пламя домашнего очага. Теперь радиация была моей союзницей, дававшей мне силы, а Черное Безмолвие — ареной моей мести.

Я догнала его спустя двадцать минут, бесшумно пронеслась мимо, лишь слегка задев его окровавленной рукой по лицу. Он закричал, поворачивая снегоход в сторону и влетая в дерево на полном ходу… Когда я подошла к нему, практически неразличимая в темноте, он лежал на спине, отчаянно молотя воздух руками. Он молил о пощаде, просил меня оставить его в покое, дать вернуться к его жене и ребенку.

— А о моем сыне ты думал, когда гнал меня по лесу, словно дикую лань? — спросила я его, и он умолк, смирившись со своей участью. Но я не убила его, нет… Всего лишь раздела догола и, натерев его тело черным снегом, отпустила восвояси. Не знаю, далеко ли было до его лагеря, но даже если его пощадил мороз, и он добрался туда живым — вернулся он все равно не тем, кем был раньше. Радиация действует быстро…

Встряхнув головой я отгоняю от себя воспоминания и встаю на ноги, поудобнее перекидывая нож в ладони. Бомбодел уже достаточно далеко, и я боюсь, как бы мародеры не погнались за ним, не заметив меня. Если это случится, то у него не будет шанса спастись. И я бросаюсь вперед, до предела углубив порог восприятия. Я слышу, как хрустит каждая снежинка под моими ногами, чувствую слабину наста и, интуитивно выбирая самые надежные места, не бегу — лечу над землей.

Снегоходы совсем рядом — свет фар бьет мне в лицо, и я физически ощущаю его тепло… Мародеры тоже видят меня и криками подбадривают друг друга. Охота… Совсем как тогда. Вот только теперь я умею убивать не только заблудших свиней. Впрочем, большой науки в том, чтобы убить человека нет, особенно когда понимаешь, что за человек перед тобой. Если мелкий и склизкий — раздавить, словно муху. Если сильный и свирепый — застрелить, словно тигра или гепарда…

Я взмываю в воздух в гигантском прыжке, по инерции проносясь над самыми головами идущих первыми, и сбиваю со снегохода одного из мужчин почти в самом центре отряда. Их много, человек тридцать. Почти у каждого свой снегоход, и лишь некоторые сидят по двое. И все, вероятно, вооружены до зубов. Они тоже шли не на оленя охотиться — на опасную дичь. Даже не на тигра — на бегуна.

Еще падая на землю, увлекая за собой человека, я всаживаю ему нож под ребра, и тут же отпускаю обмякшее тело. Секунда, и я снова на ногах, окруженная плотным кольцом снегоходов. Бежать поздно, да я и не собираюсь — философия боя: или я, или они. Нож — оружие, безусловно действенное, особенно в руках бегуна, но нужно что-то помощнее…

Вокруг затрещали выстрелы. Краем уха улавливая свист пуль я отслеживаю линию огня. Бьют по ногам, значит я нужна им живой…. Бьют кучно, но бесталанно — все выстрелы уходят мимо. Да и вообще, глупое это занятие, стрелять по бегуну, затесавшемуся в кучу своих. Куда больше шансов попасть в своих парней, нежели в меня.

Так и есть — раздаются несколько испуганных и удивленных возгласов, когда пули, выпущенные в меня, достигают цели. Пули-то они, ведь, не люди — им все равно, в чью плоть вонзаться. Следом я слышу тихий щелчок, почти заглушаемый общей свалкой, а за ним — мощный рев в два голоса. Один из них — ревущий голос огня, это вспыхнул бензин из пробитого бензобака одного из снегоходов. Второй — голос человека, вовлеченного в смертельную пляску с пламенем. Рев боли…

— Не стрелять! — орет кто-то. Мне остается лишь гадать, почему отдан этот приказ. Потому, что можно покалечить своих, или потому, что я нужна им живой, а в такой свалке трудно толком прицелиться.

Меня обдает жаром от пылающего снегохода и я, метнувшись в сторону, одним ударом ножа облегчаю страдания пылающей человеческой фигуры. Пусть умрет быстро, не мучаясь в пламени.

Кто-то пытается ударить меня прикладом «Калаша», и я, пригибаясь, всаживаю нож в пах противнику. Он беззвучно падает на колени, выпуская из рук автомат, который я тут же перехватываю за дуло. Ох, и в самом деле ребята не знали, на кого шли. Это на тигра нужно идти с ружьями и винтовками, а на бегуна — уж не обессудьте — с ножом, или вообще с голыми руками. Бегуна можно задавить только массой, а любое оружие он легко повернет против своих противников. Так, как сейчас это делаю я.

Автомат дрожит в руках, выплевывая пулю за пулей, пока рожок не оказывается пуст. Быть может, у моей жертвы, держащейся за окровавленную промежность, есть запасной? Некогда искать, равно как некогда и подчитывать выкошенных моей беглой очередью. С последним, правда, все более-менее ясно — полегло минимум пол отряда. С размаху врезав рукоятью автомата по стеклу шлема его бывшего обладателя, я бросаюсь вперед, на уцелевших, двигаясь зигзагами и постоянно пригибаясь. Теперь, когда их ряды значительно поредели, стрелять в меня им будет значительно проще.

Пылают снегоходы, стонут раненные люди, кричат от боли катающиеся по черному снегу горящие человеческие фигуры, человеческого в которых остается все меньше и меньше. Залегшие при моих первых выстрелах поднимаются с земли, выискивая меня взглядами.

Один, похоже, увидел меня среди ярких отблесков пожара, правда, слишком поздно. Удар ноги вбивает осколки стекла в его раскрытый от удивления рот, а лезвие ножа довершает начатое. Парень падает, как подкошенный, и я наклоняюсь над ним, чтобы вынуть нож из его головы. Что поделаешь, у всех нас есть слабости. Моя слабость — этот нож, с которым я прошла всю войну. Крови на нем — не меряно…

Как оказывается, зря я в пылу боя слегка притормозилась из-за ножа. Слава Богу, что хоть уровень восприятия у меня по-прежнему много глубже обычного, и я успеваю услышать сухой щелчок пистолета. На грохот выстрела, растягивающийся для меня в ревущую мелодию, я уже не обращаю внимания, мгновенно обернувшись и отыскивая взглядом линию ствола. Природное чутье не подводит — я практически осязаю направление полета пули, хотя сама она еще не вырвалась из своей темницы. Я уклоняюсь чуть в сторону, совсем чуть-чуть, на несколько сантиметров — больше не успеть даже мне, с моей реакцией бегуна. Но этих нескольких сантиметров оказывается достаточно, чтобы спасти мне жизнь. Пуля со свистом проносится возле моего правого уха, обдав мое лицо жаром разогретого трением воздуха.

Все, дорогой мой, второго шанса у тебя уже не будет.

Так и не достав нож я титаническим рывком оказываюсь возле стрелявшего в меня раньше, чем он успевает понять, что промахнулся. Логики тебе не хватает, приятель. Если бы ты попал, меня бы отбросило назад, и уж никак не вперед, не к тебе. Логики, и, естественно, реакции. Куда тебе тягаться с бегуном в его родной стихии, в Черном Безмолвии.

В последний миг он понимает, что происходит, и неуклюже выставляет вперед руку, пытаясь подставить блок. В тот миг, когда мой удар ломает его руку словно сухую ветку, мне становится даже смешно — ставить блок от удара бегуна — все равно, что защищаться фанерной стеной от бегущего на тебя носорога. Радиация здорово поднимает наш мышечный тонус…

Он прижимает руку к груди, а я успеваю оглянуться. Окинуть поле боя взглядом, оценить положение. Опасности нет — в огненной суматохе меня пока просто не могут найти. Тогда так…. Не торопясь.

Первым ударом я пробиваю его грудную клетку, ломая ребра и вонзая их острые края в его легкие. Вторым ударом выбиваю стекло шлема. Боже мой, неужели никто не понимает, насколько опасно это стекло в рукопашной схватке? Да, защищает от радиации, но сойдясь с кем-то в бою нужно думать не о ней, а о противнике! Снимай свой шлем, бросай его к чертям, и дерись!

Парень дергается, тянет руки к лицу, словно пытаясь его защитить. Поздно пить боржоми, когда почка отвалилась! Следующим ударом я ломаю ему трахею, и перехватив его руку, бросаю лицом в снег. Прощай!

Я оборачиваюсь, и сталкиваюсь лицом к лицу с высоким бородатым мужчиной в спортивном костюме. Без шлема, и даже без защитного костюма! Хоть кто-то здесь понимает, что такое настоящий бой… Его рука поднята над головой, и в ней он держит крепко зажатую РГДшку. Черт! Это тебе не автомат, который можно выбить из рук противника, и направить на него же. Это граната, и траектория полета ее осколков, в отличие от траектории полета пули, непредсказуема абсолютно.