Я остановилась и привстала над сиденьем, не думая о шальных пулях, которые вполне могли настигнуть меня с поля боя.

— Добей их. — сказал я, указывая Марату на корчащиеся на снегу фигуры. — Пара очередей, и пусть не мучаются.

— Нет. — неожиданно жестко отвечает он. — Пусть горят.

Я смотрю на него, и читаю в его взгляде ненависть, обращенную не только к этим горящим фигурам, но даже и ко мне.

— Зачем ты жалеешь их? — спрашивает он.

— Потому, что они живые люди.

— А мы с тобой — живые бегуны. И живы мы не их стараниями!

— Марат, ты же был когда-то таким же, как они. Мародером…

— Я никогда не был таким! Они ничтожества!

— Ты считаешь себя выше их? — спрашиваю я, начиная понимать, почему Марат переметнулся на нашу сторону. Он просто хотел быть на стороне победителя, и поняв, что завод, сформировавший вокруг себя мощный костяк, стал более серьезной силой, чем самые крепкие отряды мародеров, перешел к нам.

— Да.

— Ты считаешь себя Богом?

Он стушевался, спрятав глаза в пол.

— Ты считаешь себя Богом? — повторяю я свой вопрос.

— В некотором роде — да. — отвечает, наконец, Марат. — Да. Мы — Боги Безмолвия.

— Мы дьяволы, Марат. — говорю я, усаживаясь на сиденье и нажимая на газ. — Дьяволы. Люциферы. Дети утренней звезды. Держи турель, заходим на того «ЗИЛа»…

Впрочем, до «ЗИЛа» мы домчаться не успеваем. Его разносит в пылающие щепки наш БТР, на броне которого гордо восседает Толя с трофейной «Мухой» в руках.

— Как дела? — кричит он.

— Ничего, — отвечаю я, утирая с лица кровь убитого мной в джипе солдата, — Ликвидировали две огневых точки.

— Мы тоже добили две. Но грузовики с артиллерией все прибывают — едут со стороны «Пятерки», так что, наша разведка их проглядела. Вооружение — минометы и несколько зениток. Крошат наших с большого расстояния.

— Как дела у завода?

— Ворота до сих пор держат, еще никто не прошел. Зенитку, правда, доканали — прямое попадание из миномета. Но мадьяровцев мы, пока, держим на расстоянии. Кроме того, что они пробили ворота своим танком, больше они ничего не добились.

— Но они все еще наступают? — вступает в разговор Марат.

— Не то, чтобы наступают, но и назад не откатываются. Окопались в сотне метров от завода и упорно держатся. Наши отошли назад, под защиту стен, хотя, под таким обстрелом, — он указывает рукой на то и дело устремляющиеся в небо мины, — Защита из них хреновая.

— Так брось на прикрытие Мадьяра мобильный отряд! — говорю я. — Мы сметем их к чертовой бабушке.

— Ребят и так много полегло, так что я отозвал «мобильный» обратно в завод. Мадьяровцы прочно держат нас под обстрелом, и прорваться через их окопавшихся ребят без потерь будет невозможно. Мы прошли на БТРе, как нож сквозь масло, но так то на бронике! Без такой защиты ребята просто все полягут!

В нескольких метрах от нас рвется мина, и мы падаем ничком. Должно быть, противник заметил нас, прорвавшихся к его линии прикрытия, и перевел огонь на нас.

— Погнали! — орет Толя, стуча кулаком по броне, — Накроем их первыми.

Я тоже не намерена дожидаться, пока меня прихлопнут, словно сонную муху, замершую на стекле. Я не муха, я оса — привыкла жалить сама, не дожидаясь атаки.

Джип срывается с места и несется в противоположную сторону от броника Толи — лучше атаковать разные цели.

— Марат, как там, патронов еще много?

— На пару целей хватит. — весело отвечает он, словно уже позабыв о нашей стычке минутной давности, и бодро затягивает, — Делаю я левый поворот…

Вот прибило его на «Чижа» то…

— Дальше не пой. — говорю я, — Сам знаешь, какие там строки.

— Вижу в небе белую черту… «КАМАЗ» Мадьяра теряет высоту! — Марат закатывается веселым смехом, которому вторю и я.

Бред! Мы, два, казалось бы, мирных снабженца, несемся по Безмолвию на джипе с пулеметной турелью, кроша врагов в мелкую лапшу, при этом распевая какие-то дебильные песни о летающих «КАМАЗах», и радостно смеясь. Война, а мы ведем себя, словно дети, вышедшие во двор поиграть в снежки. Или это какой-то защитный механизм, чтобы не сойти с ума от всего этого? Эх, дедушка Фрейд, что ж ты умер так рано, не дождавшись ядерной войны, в который ты бы так пригодился?..

С наскоку мы подбиваем еще один грузовик, как раз тот, что перевел минометный огонь на нас. Ошибка его была в том, что палить он продолжил не по Толиному бронику, а по нам — подвижному джипу, за рулем которого сидела я. При поем пороге чувствительности предугадать, куда упадет выпущенная мина, не составляло никаких проблем, так что, подобрались мы к нему за пару минут, и накрыли огнем из турели, разметав всех солдат, а уж затем подбив бензобак.

Атакуем второй грузовик, но проносимся мимо, не причинив ему особого вреда. Достижением можно считать разве что то, что этот миномет перестал бить по заводу — мадьяровцы залегли на платформу, чтобы не попасть под наши пули. Второй заход тоже не приносит пользы — пули прошибают бензобак, но, он, почему-то, не желает взрываться. То ли бензина слишком много, то ли наоборот мало — совершенно не помню, в каком случае невозможно вызвать детонацию выстрелом.

— Ира, патроны на исходе! — кричит мне Марат, перекрикивая грохочущий стрекот турели.

— Поняла. Еще на один заход хватит?

— Хватит.

— Тогда вперед! Коси солдат, подорвать грузовик нам, похоже, не удастся.

— Еще посмотрим! Сверни как можно ближе от него — идеально будет пройти в метре, или даже меньше.

— Зачем? — кричу я, но Марат не отвечает, снова наводя турель на грузовик. — Ладно! Хрен с тобой! Поняла!

На полном ходу мы разворачиваемся меньше, чем в метре от платформы, и Марат, отпустив гашетку раскаленного от стрельбы пулемета, швыряет в кузов две РГДшки.

— Ира, гони!

Повторять два раза мне не нужно — мало того, что в мою дверцу градом хлещут пули, так еще и одна за другой взрываются гранаты, увлекая в огненную свистопляску весь боезапас расчета.

— Есть! Есть! Есть! — радостно кричит Марат, глядя на полыхающий грузовик, — Ирусь, ты прирожденный гонщик.

— А ты — Анка пулеметчица. — без тени улыбки парирую я, прислушиваясь.

Сначала мне кажется, что мои силы просто на исходе, и порог чувствительности упал до состояния