от реальности.

Я подошел к окну купе. На вокзале царила пестрая суета. Представители самых разных наций — рослые грузины, греки, евреи, русские в соболях, татары, узкоглазые калмыки, даже немцы — все мелькали здесь. В глаза наблюдателю бросались тысячи интересных вещей. Тут торговались и спорили из-за пушнины, там вышагивали турки, сопровождаемые женами в чадрах, один армянин назойливо предлагал мне фрукты и впридачу совал пакет шафрана. Куда мне это все?

Суматоха усилилась. Настало время отправления. В хвосте поезда грузили массивные рулоны шелковой ткани. При подъеме каждого очередного рулона раздавалось какое-нибудь энергичное восклицание. Мне все время слышалось что-то похожее на немецкое «черт!». Красивый человек в красной черкеске — видимо, офицер, — попрощался со своими товарищами. Он поднялся в соседнее купе. Уже сгустились сумерки, и эта сцена — как и многие другие — происходила при свете трех больших вокзальных фонарей. Чрезвычайно живописная картина!

Наш поезд тронулся. Я еще сумел различить груду бочек, высившуюся в конце перрона. Я помнил их со времени отплытия из Баку — ими провоняло все судно.

— Тебе нравится, милый? — раздался голос.

— Убеждаюсь в достоверности путевых очерков, — отозвался я сухо.

Этой ночью я чувствовал себя отвратительно. В то время я был большим охотником до приключений. Но с условием, чтобы они были настоящими, чем-то из ряда вон выходящими, ни на что не похожими.

Почти непрерывная десятидневная езда, естественно, изрядно меня вымотала. У меня было прескверное настроение. Я ворочался в постели и брюзжал. «Царство грез — подвох, вот увидишь! — говорил я жене. — Нас завезут в какое-нибудь труднодоступное горное гнездо, где мы будем обязаны восхищаться Патерой и любым его дерьмом единственно потому, что он богат! А лично мне без разницы, богат человек или нет. Да и денежки наши разлетятся в один миг, я уже это чувствую. У них там, наверное, такие цены, что сумма, которой нас снабдили, как пришла, так и уйдет».

Я был не в духе, полон глубокой безнадежности и разочарования. Мы продвигались все дальше на Восток, а окружающий мир, несмотря на восточный колорит, выглядел точно таким, каким я мог представить себе его, не выходя из дома. «И что же ждет нас дальше? — рассуждал я. — Горстка вилл и домов, колония для иностранцев, парк. И ради этих небесных красот я должен был до полусмерти укататься по железным дорогам?!»

Жена попыталась меня утешить, как могла.

— Если нам не понравится там, мы просто вернемся домой, — заметила она. — По-моему, у нас еще не было поводов для плохого настроения.

— Агент был изрядным пройдохой; такому типу, как он, надо было сразу указать на дверь. Почему ты меня не предостерегла? — тянул я свое.

— А деньги? — смеясь, спросила она.

— Только, прошу тебя, не говори мне больше о деньгах. Когда человек богат, как Патера, он не пожалеет и миллиона, лишь бы только находиться в обществе приличных людей.

Зевнув, я повернулся к жене спиной. Женщины никогда нас не понимают. И уже сквозь сон я услышал, как моя спутница заметила: «Не слишком ли ты переоцениваешь наше общество?» Я мудро воздержался от возражений.

Звук шагов нашего соседа, выходившего из вагона, известил меня о том, что мы прибыли в Бухару. Ранний рассвет погожего дня. Из окна купе мне были видны тюрбаны и каракулевые шапки. Дальше, как мне показалось, мы двигались гораздо быстрее. То ли отцепили часть вагонов, то ли нас присоединили к новому локомотиву. Во всяком случае, уже во второй половине дня мы достигли Самарканда.

Я бодро вскочил на ноги. Снаружи открывался восхитительный вид: пустыня — которой я уже был сыт по горло — превратилась в роскошную зеленую долину. Несмотря на ноябрь, было лишь чуть прохладно. Здесь и там виднелись группы верблюдов и лошадей с их потешными голенастыми детенышами. Меня не оставляла мысль, что я нахожусь рядом с колыбелью человечества. Здесь можно было встретить представителей, наверное, пятидесяти народностей, пусть и не всегда в лице их наиболее типичных образцов. Здесь пролегали древние великие торговые пути. Уже Александр Великий… но хватит, это не путевые заметки.

Я сгорал от нетерпения и с любопытством смотрел из вагонного окна то в одну, то в другую сторону. И вот — вдали, действительно, стало что-то вырисовываться. Раскинувшаяся на большом пространстве масса домов, минаретов, церквей — Самарканд! Самарканд! Голубые и зеленые черепицы крыш пестро переливались на солнце, и по мере приближения разноцветье все возрастало. Мною невольно овладело ощущение счастья, хотя мне по-прежнему не давал покоя вопрос: в чем же будут заключаться разочарования? Ведь нас ждало нечто абсолютно неизвестное.

При въезде в Самарканд мое настроение стало более прозаичным. Когда мы вышли из вагона и принялись осматриваться, к нам приблизился человек. Помесь восточного пруссака с армянином, определил я про себя.

— Господин Гауч известил нас о вашем прибытии! — легкий поклон — беглый немецкий.

— Куда нам теперь идти? — спросил я умеренно приветливым тоном.

Снова вежливо поклонившись, на этот раз и моей спутнице, он представился:

— Куно Эберхард Теретатян, агент. У вас есть что предъявить мне?

Мысленно увенчав себя лаврами за свое превосходное расовое чутье, я протянул метису футляр с портретом, который не выпускал из рук, наверное, уже с полчаса.

— Благодарю, этого достаточно. В вашем распоряжении три свободных часа. Сейчас — два, а в пять колонна отправится в путь. Я предлагаю вам отдохнуть под моей крышей и подкрепиться.

Пока мы разговаривали, несколько носильщиков, здоровенных как медведи, по его знаку погрузили на тележку наш багаж и укатили ее. Мы зашагали рядом с господином Теретатяном. От экипажа, который нам хотели навязать, мы отказались.

— Теперь уж лучше пешком! Как далеко отсюда вы живете?

— Добрых полчаса ходьбы, сударь.

— В таком случае, ради бога, вперед!

Я полагаю, всем известно, как выглядят восточные города. Они точь-в-точь как наши, только абсолютно восточные. Вкривь и вкось продвигались мы по площадям и улицам, то и дело наталкиваясь на сценки из «Тысячи и одной ночи». Через полчаса вокруг стало спокойнее — по-видимому, мы достигли окраины города. Наш провожатый остановился перед одним домиком и объявил:

— Вот мы и пришли!

Мы проследовали в комнату на первом этаже. Багаж уже был доставлен. Я заметил его во дворе. Превосходный обед в уютном помещении на устланном коврами полу окончательно расположил меня в пользу нашего хозяина. Этот второй агент Патеры был еще учтивее первого, почти до подобострастия.

— Что нового в стране грез, господин Теретатян? — благодушно поинтересовался я, когда мы покончили с инжиром, чтобы приняться за виноград.

— Ничего нового, ровным счетом ничего! Разве что театр. Но о нем вы, конечно, уже знаете? — В первый раз слышу! — воскликнул я, снедаемый любопытством ко всему, что было связано со страною грез. — Новая затея повелителя! Здание закончено уже месяц назад. На прошлой неделе мне пришлось изрядно поломать голову над тем, как доставить туда несколько вагонов инвентаря — кулис, задников, старых париков. А это вам придется оставить здесь, милостивая государыня, — отнесся он к моей жене, указав на сверкающую новизной кухонную плитку, которую она как раз в этот момент внесла со двора. Но она не расслышала его слов, потому что засмотрелась на играющего во дворе ребенка.

— Что вы имеете в виду? — воскликнул я и легонько пихнул жену в бок.

— К сожалению, таков наш порядок! — соболезнующим тоном пояснил он мне. — Буквально на днях — одна оперная певица — она пришла в бешенство, когда я стал перебирать ее гардероб. Лучше последуйте моему совету, и вы избавите себя от многих неприятностей.

Без слов, с расширенными от удивления глазами я слушал этого человека.

— Но это мои вещи, — раздраженно заметил я.