посещение их впечатляющей конторы и длительная беседа с мистером Джимми, сыном одного из основавших фирму братьев Херман, полноватым седовласым старичком-жизнелюбом, нынешним владельцем, известным своей щедростью и добротой, заставили Татьяну Невски позволить дочери работать у него. Причем работа эта оплачивалась получше, чем работа танцовщицы, и, самое главное, оплачивалась регулярно.
Саша работала на мистера Джимми почти год, постепенно начиная переносить в реальную жизнь ту броскость и эффектность, которые служили ей на подиуме. Она распрямилась, не стесняясь своего роста — метр семьдесят два, — расправила плечи, узнала необходимый минимум об уходе за волосами и косметике, чтобы заставить свою природную красоту проявиться в полной мере, и принялась осторожно покупать себе одежду, о которой мечтала всю жизнь, разглядывая журналы мод. Однако она не позволяла новой Саше являться на семейные торжества, поскольку самые худшие опасения ее матери относительно безнравственности мира манекенщиц, демонстрирующих нижнее белье, только подтвердились бы, стоило лишь родственникам увидеть разительную перемену, произошедшую с ее забитой, но невинной, беспорочной дочуркой.
И вот теперь, когда она наконец освоилась с работой, не отнимавшей много времени, нашла сложившееся там общество приятным, а разговоры в высшей степени поучительными, когда ее цветы привыкли к полумраку маленькой квартирки, а сама она уже почти собралась навести порядок в шкафах; когда ее кот Марсель наконец научился ходить в туалет, а трое ее любовников приходили к ней точно по графику, она, неотразимая Саша Невски, должна вырвать себя с корнем из привычной среды и переехать в столь фешенебельный район, что там даже нет метро!
Конечно, можно на автобусе доезжать до Восьмой авеню, а уж там садиться в метро, в конце концов, на свою зарплату она может позволить себе и такси, но она страшно экономила, потому что мечтала когда- нибудь в будущем открыть собственный магазин по продаже белья. Вот уж что Саша Невски твердо знала, так это какое белье женщина мечтает носить.
Она не умеет танцевать, но все же у нее есть будущее. Саша готова была поспорить, что оно связано с розничной торговлей. Еще она могла поспорить, что Джиджи Орсини носит белые хлопчатобумажные трусы и нуждается в лифчике. Это же очевидно, что Билли Айкхорн, в качестве приемной матери, то унылое ничтожество, которое она когда-то встретила, превратила теперь в избалованное, обожающее командовать существо. К тому же наверняка еще не утратившее невинность.
Джиджи осмотрела свою новую квартиру, заглянула в буфеты и комоды, полные незнакомых предметов, среди которых были сервиз чистого серебра на двенадцать персон и лиможский чайный сервиз. Полки на кухне ломились от припасов, холодильник был забит. Билли что, вообразила, будто она будет здесь устраивать приемы?
Джиджи чувствовала себя скорее взломщиком, забравшимся в чужую квартиру, чем полноправной хозяйкой. Прошлой ночью, проводив Билли в Париж, она ночевала здесь одна, и никогда раньше ее так не пугала тишина, хоть она и знала, что здание охраняется не хуже гарема времен расцвета Оттоманской империи. Она вдруг поняла, что впервые в жизни провела ночь под крышей собственного дома, и с тоской подумала, когда же прибудет Саша Невски.
Последний раз они виделись пять лет назад, вспомнила Джиджи, возвращаясь мыслями в прошлую жизнь. Помнила она Сашу потому, что та была очень молчалива, чувствовала себя явно не в своей тарелке и в ней не было ничего от привлекательности и живости сестер Орловых.
Саша, по крайней мере, была такая тихая и незаметная, а эти качества очень пригодятся для совместного проживания, раз уж Билли постановила, что Джиджи нельзя жить в Нью-Йорке одной. Джиджи надела самые поношенные джинсы и майку и выбрала самые старые кроссовки, чтобы не испугать скромную девушку одним из сногсшибательных нарядов, купленных ей Билли перед отъездом. Правда, из уважения к себе она положила косметики больше обычного и чуть подкрасила волосы — все-таки это Нью-Йорк, и Саша, при всей своей скромности, его жительница.
Жить надо с кем-то незаметным, чье присутствие почти не чувствуется… с тенью, с привидением, которое тебя не беспокоит и которое ты не беспокоишь, с кем-то, кто будет уважать твою личную жизнь. В 1980 году сама идея заставить двух девушек, у которых нет ничего общего, жить в одной квартире казалась ужасным анахронизмом. Единственное, что их связывало, так это покойная мать Джиджи, которая когда-то была подругой Татьяны Невски. Раз в год миссис Невски звонила Джиджи в Калифорнию справиться, как она поживает.
Джиджи невольно тряхнула головой. Она была уверена, что Билли решила поселить с ней Сашу Невски, чтобы Джиджи была под присмотром. Понимая ее желание самой зарабатывать на жизнь, Билли, найдя ей подходящую квартиру, тут же подкинула ей Сашу, девушку, которую наверняка попросили помогать Джиджи, хотя бы на правах старшей. Кто знает, может, Саша будет докладывать Билли о каждом ее свидании, если, конечно, они у нее будут. К счастью, места в квартире достаточно и их спальни и ванные далеко друг от друга. Ей просто придется научиться держать Сашу Невски на расстоянии.
Чтобы зря не нервничать — а до прихода Саши оставался еще целый час и делать было нечего, — Джиджи занялась первым, что пришло в голову в такой неестественно чистой квартире, — замесила тесто для шоколадного печенья и поставила его в новую духовку. Джиджи как раз решила ознакомиться с содержимым холодильника, когда раздался пронзительный звонок в дверь.
— Да? — с раздражением сказала она стоявшей на пороге роскошной брюнетке, высокой и надменной.
Ее иссиня-черные волосы были зачесаны наверх, на ней был отлично сидящий черный костюм — этакая эдвардианская красавица стояла и в нетерпении постукивала каблучком, а на руке у нее сидел огромных размеров белый ангорский кот.
— Джиджи Орсини здесь живет?
— Ну? — процедила Джиджи.
— Так здесь или не здесь? — спросила Саша.
— А кто ее спрашивает?
— Саша Невски.
И Джиджи с упавшим сердцем поняла, что это правда, разглядев в чертах непрошеной гостьи нечто знакомое. У нее был высокомерно задранный красивой лепки нос, чуть приподнятая полная верхняя губа, говорившая о врожденном чувстве достоинства, и благородных очертаний высокий лоб.
— Я Джиджи, — с неохотой отозвалась она.
— Быть не может, — отрезала Саша.
— Это я, — настаивала возмущенная Джиджи.
— Докажи. Назови девичью фамилию моей матери.
— Орлова. И ты такая же невозможная, как она.
— Вероятно, мы поладим. — Саша рассмеялась и, не дожидаясь приглашения, вошла в квартиру. — Если ты любишь кошек.
— О кошках не было сказано ни слова, — бросила Джиджи. — Кошки в соглашение не входили.
— Еще чего! Эти две конспираторши, моя матушка и твоя мачеха, согласились бы, чтобы я с тобой жила, даже если бы я привезла с собой целый домашний зоопарк. Тебе повезло, что это всего-навсего мой милый маленький котик.
— Ха! Да эта зверюга размером с хорошего пса и уже расхаживает, как у себя дома.
— Ну да, кошки всякое место, где оказываются, считают своим. А зовут его Марсель. Где ты красила волосы?
— Сама… перекись и расческа.
— Потрясающе! А муфточку тоже подкрашиваешь?
—Что?
— Волосы на лобке, чтобы мальчики думали, что ты от природы рыжая?
— Нет… но буду… черт! Как же я раньше об этом не подумала! Это же меня выдает!
— Так ты не девушка?
— Конечно, нет! — с негодованием ответила Джиджи. — А ты?
— Дорогая моя, — торжественно произнесла Саша, — предпринимаешь жалкую попытку оскорбить Великую Вавилонскую Блудницу.
