– Ясно. – Еще несколько минут, и факты уступят место выдумке. В данный момент вряд ли узнаешь что-либо полезное. – Хорошо, дорогой мой. А вы! – бросил он дежурному, который, как должно, тут же вытянулся в струнку. – Я требую, чтобы этому человеку немедленно дали помыться... и чтобы была горячая пища. Немедленно, поняли?

За дверью осталось бледное, залитое слезами, благодарное лицо. Он торопливо прошел по коридору и поднялся по ступеням, на которых чем выше, тем меньше пятен плесени. Поднявшись на первый этаж, встал перед старыми напольными часами. На кафельный пол холла падали холодные предвечерние блики осеннего солнца.

– Немедленно свяжитесь с Годвином – поторопитесь!

Небритая физиономия, мятая одежда как нельзя лучше подходили к обстановке, подумал про себя Харрел. Даже легкий запах немытого тела и потной одежды. Все вместе говорило о неотложности дела, о его неутомимой работоспособности, о недовольстве, заставившем лично прибыть на западное побережье. За высокими сильно затемненными окнами, словно соленая пустыня где-нибудь в глубине материка, бесконечно простирался Лос-Анджелес. Он стоял, заложив руки в карманы и угрожающе подав вперед плечи, глядя на затянутый дымкой огромный белый город, который он не любил, находя его таким же нездешним, как и те, где он бывал в зарубежных командировках, где он гонялся за Хайдом, который теперь был здесь, в Калифорнии. С женщиной, племянницей Обри; оба скрываются от него. Здешняя служба напортачила: дали возможность женщине укокошить одного из своих и выскользнуть из сети.

Его ярость, как коварное подводное течение, крылось под поверхностью. Отвернувшись от окна, свирепо глянул на собеседника.

– Слушай, Беккер... ты упустил бабенку. Не имеешь представления, где она сейчас, куда надумает податься, и не в состоянии добраться до Хайда. Может, твои ребята слишком много греются на солнышке, а? – Он пристально посмотрел на Беккера, отчасти чтобы доставить себе удовольствие. Высокий светловолосый парень по другую сторону стола испуганно вздрогнул. – Итак, где они? Ты не помешал тому, чтобы твоему напарнику камнем раскроили череп. Ты вообще-то на что-нибудь способен?

– Виноват, сэр... – Ярость рвалась из него наружу, но пока он сдерживался. – Мы не имели представления о важности и срочности этого дела, когда с Фрэнком... э-э, Доггеттом отправились на озеро Беррьеса. Это все, что я могу сказать. Вы не дали нам знать, что все взаимосвязано... сэр.

Харрел поморщился и снова повернулся к темным дымчатым стеклам. Где-то на пределе зрения более жесткий блеск, вероятно, океан. Горы спрятались в дымке. Перед глазами только шероховатая соляная пустыня Лос-Анджелеса, улицы, словно возникшие от жары трещины, а двигающиеся по ним машины еле различимы. Снаружи до того жарко, что было бы неудивительно, если бы попавшие в уличную пробку водители стали стрелять друг в друга.

– О'кей, Беккер. Валяй отсюда. Ступай, ищи женщину и ее нового дружка, а? Они вынюхивают что-то на меня, на нас. Что-то такое, о чем знал или подозревал Фраскати. Они не могли уйти далеко. Ступай, достань мне самые последние результаты объявленного полицией розыска. Уж это ты, надеюсь, сумеешь.

– Засранец, – послышалось из-за захлопнувшейся двери. Он улыбнулся. Посмотрел на часы. Еще нет одиннадцати. Город казался иссохшим, старым, нечетким, будто солнце простояло высоко в небе не несколько часов, а несколько дней.

Розыск был объявлен вчера вечером в пять часов. Скрежеща зубами, сердито фыркая, он подошел к выделенному ему столу с разбросанными всюду и сваленными на вращающийся стул папками с делами и другими бумагами, провел рукой по волосам, безуспешно пытаясь успокоиться. Хайда послали вывезти женщину или разузнать, что было известно ее любовнику. А они и сами точно не знали, что было известно Фраскати, потому что здешние лоботрясы убили его вместо того, чтобы выкрасть!

...И он был вынужден признать, что все, казалось, шло хорошо, выглядело о'кей, пока при тщательном расследовании не вылезли наружу кое-какие ниточки. Как только он узнал, что Кэтрин Обри – родственница... возможно, ему говорили, но не привлекли к этому факту его внимание. Как только он осознал его важность, то сразу увидел во всей операции торчащие уши, кровь под ногтями и другие улики, которые могут выплыть наружу.

Вперед, пока ты еще опережаешь!

Спокойнее, не торопись. Пробежал глазами сводку сообщений ЦРУ, исходящих из Москвы. Без Ирины Никитин держался не так твердо, как прежде. А может быть, возвращался в привычное старое кресло? Подлинным радикалом была Ирина, а не он. Иногда поговаривали, что единственное, к чему он сам стремился, так это «больше товаров в магазинах», а не реальные перемены. Теперь во многих мероприятиях чувствовалась рука Чеврикова и Лидичева. Значит, операция сработала.

Он мог бы считать, что она завершилась, остальное – вопрос времени. Решающий момент операции, занявший всего несколько минут, уже в прошлом. Ирины нет в живых. Психологические портреты, графики и таблицы, вообще весь сценарий, который они разрабатывали, успешно сбывались. Без поддержки со стороны этой женщины Никитину было трудно удержать в руках бразды правления. Если бы удалось отстранить Диденко и полдюжины других ключевых фигур, то определились бы результаты всей игры. Он бегло просмотрел сообщения о смещениях с должности, новых назначениях, об изменениях в соотношении сил в Политбюро и Центральном Комитете. Качели качнулись в другую сторону. Силы тяготения и инерции помогали консервативной стороне, как и предсказывалось, когда впервые обсуждался и анализировался возможный исход операции. Она срабатывала, черт побери!

Он хлопнул по столу своей большой рукой, но даже ленивая синяя муха ускользнула от него, медленно перелетев на стоявший в углу, жадно тянувшийся к окну каучуконос. Еще раз хлопнув по столу, швырнул московские сводки на кремовый кожаный диван, на котором за полчаса до того, скрипя пружинами, неловко ерзали люди Беккера, когда он учинил им разнос. Он не испытывал нужды освежать в памяти давно известную вызывавшую удовлетворение информацию. Его воспоминания доставляли мало удовольствия, скорее расслабляли, заставляли забыть об опасности. Размышляя о прошлых удачах, он понапрасну тратил время. Обри обладал любознательностью дотошного следователя, а Хайд и эта женщина были его орудием. Их надо было остановить.

Свирепо дыша, он снова провел рукой по густым волосам и потянулся за неопрятной нанкой с делом Фраскати. Теперь, когда муха где-то села, в тишине стало слышно шипение кофеварки. Встал, нетерпеливо выдернул из автомата бумажный стаканчик, налил кофе и, поморщившись, отхлебнул. Фраскати.

Начал листать страницы с биографическими данными – Вьетнам, участие в протестах и аресты после отбытия службы, ритуальное сожжение флага, задержания с марихуаной, потом учеба в колледже; характеристика – индивидуалист, нелюдим; работа в Федеральном авиационном управлении; характеристики начальства – хороший парень, не какой-нибудь 'недоделанный' безмозглый карьерист, просто спокойный, усидчивый, понятливый работяга. Даже слишком хороший.