После долгого молчания, от которого его кинуло в жар, и он, вытирая лоб, уставился на тюлевые гардины, она еле слышно ответила:

– Да.

Теперь нужно сделать первый шаг, вызволяя ее, хотя у него оставалась уйма вопросов, на которые она позднее должна будет ответить.

– В твоем доме... насколько я помню, есть черный ход? Выходи через него. Не бери спою машину. Поняла?

– Да.

Обри сглотнул, йотом как можно спокойнее спросил:

– Придумала что-нибудь?

– Надежное место? Да, это...

– Стой! Не говори мне. Когда туда доберешься, позвони. Поняла?

– Что, попала в ваш мир, да?

– Кэтрин!

– Джон говорил, что это дело рук ЦРУ, ни больше, ни меньше. Это так?

– Кэтрин, я не знаю. Но обещаю тебе узнать. И как только узнаю, где ты находишься и что это надежное место, я пошлю кого-нибудь. – Шелли мог бы послать кого-нибудь с оружием из посольства в Вашингтоне, не вдаваясь в объяснения. Память сверлили слова Андерса, таившие угрозу Кэтрин.

– Что же на самом деле происходит? – спросила она, стряхивая с себя оцепенение.

– Ничего не могу сказать! – не выдержал он. – Пока не могу. А теперь, Кэтрин, умоляю тебя, делай, что я сказал. Помни Джона, будь осторожна, как он.

– Это его и погубило.

– Пожалуйста, делай, как я говорю.

Помолчав, она ответила:

– О'кей. Спасибо... пожалуй. Значит, позвоню.

– Домой. Сегодня вечером. Где бы ты ни была. Звони каждые два часа. Пожалуйста, – он хотел, чтобы это звучало по-отечески, но понял, что просто не имеет такого опыта. Замолчал, ожидая ответа.

– О'кей. Черный ход. Без машины, без вещей. О'кей.

– Готова?

– Пет еще. Но попробую, хорошо? Другого выхода нет. Ты ведь так считаешь.

– Да, моя дорогая, боюсь, что так. Мне нечем утешить тебя. Твои страхи – не без оснований.

– Тогда, черт возьми, что вокруг меня происходит?

– Поверь, Кэтрин, сейчас я ничего не могу сказать. Хотелось бы, но...

Пока их не разъединили, он был уверен, что она жива и вне опасности. Он был в состоянии помочь справиться с неизбежными вспышками страха, вины и паники. Но, положив трубку...

– Кэтрин, верь мне. Теперь уходи. Умоляю тебя, будь осторожна!

Грузовик, должно быть, резко затормозил. Он ударился замерзшей щекой о плотную жесткую шерсть одной из зарезанных овец. Глаза с трудом открылись. Тело протестовало против малейшего усилия, так что он был неуверен, пошевелился ли он вообще. Правда, голова, должно быть, беспомощно болталась. Иначе она не оказалась бы рядом с перерезанной овечьей глоткой.

В разошедшиеся швы брезентового верха грузовика и в щели сзади задувало снег. Завизжал ручной тормоз, и машина замерла. Тело было где-то далеко и не двигалось. Ноги не раздвинуть. Он не знал, что у него с руками. С ужасом подумал, что обморозил. Желудок содрогался в конвульсиях больше от страха, чем от знакомого запаха крови и вида обескровленных окоченевших бараньих туш. Они уже не вызывали в нем отвращение, наоборот, скрывали его...

...Руки не двигались, оставались за спиной. Между ним и хлопающим на ветру брезентом сзади машины, откуда просачивался свет, – груда присыпанных снегом бараньих туш. Завывание ветра и голос водителя, того самого мясника. Тело крепко связано.

Теперь он видел вокруг себя, различал внутренние очертания грузовика. Пальцы и кисти обладали достаточной чувствительностью, чтобы ощутить врезавшуюся в руки веревку или что-то вроде нее. Поглядел на ноги, черневшие на белом боку овцы. Связаны куском ткани.

Не очень огорчившись, откинулся назад. Вспомнил ухмылявшегося мясника, когда тот связывал ему ноги и привычно переворачивал на живот, чтобы связать руки. Словно одну из овец. Афганец взвалил его, как мешок, на плечо и бросил позади кабины за кучу скрывавших его бараньих туш. И отправился в Пакистан, исламскую страну, где тоже полагалось по мусульманским канонам резать овец, но платили больше, чем в Кабуле. 'Мы, приятель, едем в Пешавар... там, думаю, дадут денег за овец, денег за тебя'.

Не надо и думать. Харрел купит тебе столько овец, сколько ты сможешь зарезать, приятель.

И несмотря на это – он даже застонал – его угораздило уснуть. Лежа в кузове мчащегося во весь опор, подпрыгивающего на ухабах грузовика, он как ни в чем не бывало спал! Прижавшись щекой к плечу, словно заболел зуб, тупо уставился на засыпанный снегом овечий бок. Ледяной ветер хлопал отвязавшимся брезентом по борту машины.

Все внимание на связанных руках и ногах. Он такой же кусок мяса, как и окружавшие его бараньи туши.