Продолжая жевать, он чуть не подавился при мысли, что не может довериться никому, кроме Обри. Проклятого старого раздолбая Обри, который бросил его в этой поганой дыре, практически обрек на смерть. Числится погибшим. Только он...

Снова затряслись руки. Он черпал ложкой хлебово, торопливо глотая один за одним куски горячего мяса с соусом, стараясь избавиться от точившей его, словно червяк, мысли об Обри. Проклятый Обри! Черт возьми, он...

В конце концов он оставил свои обвинения, потому что на них уходили оставшиеся силы, изматывая его больше, чем смутные нереальные воспоминания о человеке, убитом им десять дней назад. Ложка скребла опустевшую миску, и он бросил ее на стол. Афганец смотрел на него, стоя в темном углу перед ковром необычайно тонкой работы. Хайд потер скулы, глаза, чувствуя запах грязных рук и, как ему чудилось, крови, хотя перед этим умылся у дряхлой колонки в узком грязном дворе позади лавки. Потом задрал голову, отводя ноздри подальше от тела и одежды, вдыхая запах специй, фруктов и овощей, хранившихся за занавеской, в задней комнате, и наверху, в тесной спальне.

Потом спросил:

– Как девчонка? Не опасно послать ее походить но улицам?

– Зачем?

– Хочу знать, где они, что делают.

Афганец быстро заговорил с девушкой. Обведенные краской глаза ее смотрели одновременно с вызовом и сочувствием. Она поднялась со своего места у огня и скрылась за шуршащей занавеской. Хлопнула дверь лавки.

Он напомнил себе, что они знают о Мохаммеде. Он числится в оставшемся от старых времен списке надежных укрытий. Если он в начале списка, они будут здесь сегодня. Если в конце, то завтра. При мысли о том, что снова надо будет бежать, скрываться от погони, желудок забунтовал, еда подступила к горлу. С тех пор как он пересек границу, его никто не преследовал, ни Харрел, ни кто-нибудь другой. Он вписывался в окружающую среду, которую знал лучше, чем они. Они не утруждали себя, потому что знали: он направится прямо в проклятое посольство, к Гейнсу, размахивая добычей с места катастрофы! Они правильно догадались, как примитивно будет мыслить его смертельно уставший мозг. И просто поджидали его. Они ничем не рисковали – просто знали.

Афганец приковылял на костылях к столу и тяжело опустился на стул напротив Хайда. Его лицо было давно знакомым и в то же время совсем чужим. Между ними возникло отчуждение, не имевшее никакого отношения к потерянной им ноге, но прямо связанное с уходом советских войск. Теперь это была его страна. Хайд стал для него чужеземцем, неверным. Исламская республика Афганистан – как долго осталось ждать ее провозглашения? В будущем году, в этом? Этот человек, когда-то прозападный сторонник Масуда, теперь закутал вдову сына в черные одежды, надел на нее чадру, а в глазах его сквозило презрение.

– Почему американцы хотят тебя убить? – спросил он. – Ты ишачил на них.

– Да. Лучше, если ты ничего не будешь знать.

Афганец был само безразличие. Его не трогала опасность, грозившая Хайду, не подозревал он и того, что она грозит и ему. Хайд, Харрел и все остальные были для него не более чем псами, роющимися в мусоре. Неверными безбожниками.

– Долго еще будет ходить девчонка? – Нервы Хайда сдавали. Пока он ел, вцепившись в ложку и миску, дрожь в руках удавалось сдерживать, а теперь они снова начали трястись. Не терпелось поскорее уйти отсюда.

Хайд бросил взгляд на афганца. Острые черные глаза скрытно наблюдали за ним, но в то же время с таким безразличием, словно тот разглядывал ползущее по занавеске насекомое. Хайд несколько раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Спокойное, ровное, бездумное дыхание. Он уже обо всем подумал. Харрел должен его уничтожить, английское посольство непонятно каким образом впутано в эту историю, афганцы покормят, но не больше. Надо выбираться из Кабула, из этой страны. Значит, Пакистан. Пешавар. А потом Обри...

Он не мог простить старику, что тот бросил его... в таком деле! Но ему можно доверять.

Молчание продолжалось. Афганец сварил ему горький, крепкий кофе. Он вдыхал аромат напитка, прихлебывая его маленькими глотками, прислушиваясь к вечернему гомону базара, хлопающей позади них двери лавки, лаю и царапанью тощего черного пса на заднем дворе. Ничего страшного. Он притворился, что отдыхает. Ему не оставалось другого выбора, кроме как уцелеть... никакого выбора... никакого...

Дремотное состояние было прервано возвращением женщины. Он оторвался от чашки с остывшим кофе. Затуманенный взгляд отметил ее присутствие, но он был скорее сосредоточен на треснутом грязном блюдце с двумя раздавленными окурками гашиша, который он купил у хозяина. Гашиш был ему нужен – он принес спокойствие. По теперь его раздражало, что голова затуманена, словно плохо освещенная комната. Он встряхнул головой. Позади него опрокинулся стул. По стене двигалась огромная тень женщины. Она говорила быстро, взволнованно, и он мало что разобрал. Ее ломаный дари – афганский диалект персидского языка – было трудно разобрать, к тому же голова плохо соображала.

Но он увидел, как забегали глаза афганца, перескакивая с отгораживающей лавку занавески к ведущей во двор задней двери. Неужели так близко?

Вместе с женщиной так же ощутимо, как таявшие на ее чадре и плечах снежинки, в дом вошло нечто хорошо знакомое и одновременно чужое. Ее присутствие здесь не было чем-то необычным, что отличало бы этот дом от множества панджшерских жилищ с земляными полами, где он находил пищу и приют. Но тревога, почти паника в ее голосе и взгляде, пробудила в нем понимание того, что это место для него чужое, что эти люди – чужие и что он в ловушке. Ее взгляд перебегал с него на занавеску, проход к задней двери, костыли свекра, потолок с исчезающим там дымом, лампы, снова на него...

Афганец тоже сверкнул глазами. То ли с ее слов, то ли из-за выражения лица Хайда до него дошло, что ищущие Хайда американцы представляют для него реальную опасность.

– Оружие, что ты обещала, – быстро! – коротко приказал Хайд, сбрасывая со счетов мужчину, старясь повлиять на женщину. – Где? Сколько? – Сознание было раскованным, но мысли перескакивали с одного на другое. – Быстро, оружие! – Он не спускал с них глаз. Руки тряслись. Ударил кулаками по столу. – Говори медленно! Сколько их? Где они? Как близко? – Он достал из овчинной куртки пачку засаленных пестрых банкнот и бросил на стол, зная, что деньги немедленно притянут их внимание. – Сколько?