– А вдруг? – говорю я.

– Я работаю по-другому, не находишь? – отвечает Никифорыч. – Не мой стиль, это больше походит на Серегу.

А ведь и правда, думаю я, он всегда отличался особо креативным подходом к любым вещам. Пустить безумного карлики в ход – это вполне в манере Сергея. – Но я не думаю, что это он, – продолжает Никифорыч и объясняет: не верю, что Серега стал бы так поступать с тобой. Вы же знакомы с университета, да?

Я киваю.

– И уж точно не Маша, – Никифорыч потирает висок. – В ее мозгу нет ничего, кроме кокаина и «Троекурова». С чего бы ей так взбеситься?

Я соглашаюсь.

– Ладно, к вечеру ситуация прояснится: мои ребята обещали дать адрес, откуда было осуществлено проникновение в твой компьютер, – Никифорыч начинает собираться. – А пока давай съездим к моему знакомому врачу, а после того заглянем в банк, где у Инны была ячейка. Я обо всем уже договорился и глаз с тебя теперь не спущу.

Мы уходим. На улице деревья громко скрипят ветвями, а снегопад прекратился. Во дворе настолько тихо, что слышится гул трансформаторной будки, стоящей в глубине улицы по соседству с продуктовым магазином. У Никифорыча машина с водителем, поэтому мы оба садимся на заднее сиденье.

Почему мне постоянно снятся эти актеры: Бельмондо, Де Ниро, Сальма Хайек?

Врача, который обескураженно смотрит на мою грудь, зовут Виктор. Это высокий, чуть полноватый мужчина от сорока до пятидесяти, с очками в толстой оправе на горбатом носу. Он уже пару минут не может оторвать глаз от слова «гном», расположившегося между моими сосками. Никифорыч стоит рядом и рассматривает колбы с различными растворами в невысоком стеклянном шкафчике с красным крестом на двери.

– Оригинальненько, – говорит Виктор и поправляет волосатым указательным пальцем чуть сползшие очки.

– Да уж, – отвлеченно бормочет Никифорыч.

– Ну, единственное, чем я могу вам помочь, – начинает Виктор и дальше: это обработать рану антисептиком, а затем покрыть обожженный участок плоти мазью от ожогов. Обезболивающих у меня здесь свободных нет, так что купить их придется вам самостоятельно.

Никифорыч проводит рукой по контуру красного креста и отвечает:

– За таблетки не беспокойся, – усмехается. – У меня есть такие, о которых ты и не слышал, Витя.

У меня от этих пилюль кружится голова, но боли нет, а вместе с ней улетучились и тревоги, разрывавшие сердце час назад. Все кажется спокойным и даже местами милым. Я похожу сейчас, наверное, на обкуренного жирафа, с этими приспущенными веками и чуть поданными вперед губами. Так и хочется начать жевать траву.

– С таблеточками аккуратнее надо бы, – говорит Виктор Никифорычу и дальше: я видел ужасные психозы после тех лекарств, которые у тебя имеются. Жуткое дело, скажу я вам.

– Не волнуйся, – отвечает Никифорыч и объясняет, кивая в мою сторону: ему уже никакие психозы не страшны. Саня у нас теперь – это один ходячий психоз.

А я киваю, мне все равно. Кожа стонет под действием жидкости, которую Виктор на нее наносит. Приходится зажмуриться и пожалеть, что не заглотил перед посещением врача еще несколько граммов того вещества, которое Никифорыч возит в секретной аптечке под водительским сиденьем.

– Пару минут будет жечь, а потом всей пройдет, – говорит Виктор, обратив внимание на мою гримасу.

– Это не боль, – отвечаю я и добавляю: просто неприятно.

По каким-то неведомым причинам вспоминается Лена. Странно, но она всегда появляется у меня перед глазами именно в трудные минуты. Словно напоминание о том, что может быть еще хуже. В данный момент мне сложно сказать, что тяжелее: поступок Лены или атаки карлика. Виктор специальным тампоном накладывает холодноватую мазь ровным слоем вдоль порезов. Мне кажется, будто тугая масса желтого цвета при попадании на кожу начинает шипеть. Но на самом деле она просто слишком быстро впитывается в ожог, отчего ощущается приятное покалывание. В такие моменты принято облегченно вздыхать, что я и делаю.

– Помогает? – спрашивает Виктор.

Я отвечаю утвердительно.

– Это хорошо, – продолжает Виктор и объясняет: значит, заживет быстро. Когда начнет чесаться, ни в коем случае не чешите, а то занесете грязь, и, не дай Бог, получите нагноение. Тут вот лечил одного дядьку, так у него на левой ягодице был чирей. В него попала грязь, пришлось оперировать раз шесть. Короче говоря, всю задницу ему исполосовал.

Смеемся, а через еще каких-то десять минут Виктор накладывает мне на грудь большую повязку и отпускает. Мы с Никифорычем отправляемся в банк, преодолевая несколько километров плетущихся автомобилей и мигающих светофоров.

На входе к нам подходит молодой белокурый клерк, жмет руки, а затем, широко улыбаясь, сообщает, что ждет нас уже полчаса. Спрашивает, тяжело ли на дорогах, а то ему, мол, скоро племянницу возить по магазинам в поисках платья для школьной дискотеки и cute черных туфель. Он ведет нас в комнату с банковскими ячейками, продолжая лепетать, что так надоели эти traffic jams, покоя ему не дают несметные crazy drivers, что аж хочется улететь в какую-нибудь quite small country somewhere around Middle Europe. В нашей жизни стало так много english words, думаю я и недоумеваю. Почему бы нам не общаться на французском или испанском, к примеру? Так было бы даже более оригинально, нет?