Вот именно. Тут бы всякого-якого это того.
Или из «про лётчика»:
Вторая книга слабее: там как раз античные размеры (из редких), «больше света», но и неприятное в хорошем поэте усилие «писать по-новому, не по-прежнему», отталкиваться не от пустоты, а от сделанного. Получилось хорошо, но не то, и в третьей книге опять возвращаются те же темы, «и жизнь продолжала себя», и, наверное, ещё будет. Читать.
Подведём, как водится. Из трёх авторов никто не удостоился рубля, яблока и бутылки водки — материального эквивалента премии А. Б. Но некоторые сочетания слов продолжают действовать на нервы неизвестным науке способом. И жизнь продолжает себя.
Высоцкий и урла
…Урла совершенно лишена антропоцентризма, человек для нее точно такой же казус, как телевизор, собака или камень на дороге. Мир ориентирован на два полюса — зона и свобода. Мать и отец — две такие сущности, ради которых всегда стоит выхватить нож, причем конкретные родители вовсе не имеются в виду.
Что такое искусство, если рассматривать его с точки зрения его социальных функций? Во-первых, мы всегда можем сказать, что искусство удовлетворяет определённые человеческие
На этом последнем тезисе, при всей его банальности, стоит остановиться. В конце концов, словосочетание «неотъемлемая часть» в данном случае оказывается вполне осмысленным. Можно с изрядной долей уверенности утверждать, что культура, лишённая продуктов так называемого «художественного творчества», просто нежизнеспособна. И если мы выбросим из библиотек весь «худлит», оставив там только учебники математики и брошюры в помощь начинающему садоводу, то через какое-то время нам не понадобится и то, что осталось, так как у нас больше не будет ни математики, ни даже садоводства. Похоже, «песни праздные» играют роль своего рода цемента, скрепляющего здание культуры в целом.
Точно так же можно задаться вопросом, возможно ли построение известных нам форм общественных отношений без использования того же цемента.
Например, искусство имеет непосредственное отношение к социальной стратификации: обладание (реальное или символическое) предметами искусства, равно как и умение воспринять и оценить те или иные его явления, всегда был одним из (а зачастую и единственным из) факторов, позволяющих обозначить и закрепить социальное расслоение.
По этой же самой причине искусство было первым предметом «теоретического знания». Разумеется, набор полезных навыков по поиску съедобных кореньев или выслеживанию зверя, тоже можно считать «знанием» — однако в ту пору, когда охота и собирательство были актуальны, предметом «знания с большой буквы» считалось знание священных гимнов и умение распознавать символику изображений.
Точно так же произведения искусства (не только материальные) всегда являлись товарами,[155] равно как и во всяком товаре есть что-то от произведения искусства.[156] И, наконец, не стоит забывать о том, что именно искусство является тем каналом, который позволяет «идее овладевать массами». Чтобы не ходить далеко за примерами — русскую революцию совершила русская литература.
Здесь, однако, очень важен вопрос «кто говорит». Тема «автора», «творца», равно как и «смерти автора» и «анонимности творения» всегда были популярны — особенно когда дело касалось глаголов, жгущих сердца.
Существует несколько возможных «теорий авторства». Простейшая из них предполагает, что «автор» (скажем, литератор или поэт) говорит исключительно от своего имени, иной раз попадая в унисон с каким- нибудь общественным настроением, и в случае удачного попадания становится популярен, а то и «велик». Более сложные концепции учитывают тот факт, что автор может — сознательно или бессознательно — работать на заказ, бряцая на лире за деньги или за «рюмочку похвалы». Здесь, однако, возникает вопрос, является ли заказчик частным лицом или, в свою очередь, представляет кого-то. Советский марксизм, например, исходил из предположения, что за спиной любого заказчика стоят чьи-нибудь классовые интересы. В таком варианте «автора» можно рассматривать как своего рода жало, через которое один класс впрыскивает другому под кожу яд — или, варьируя метафору, как иглу шприца, через которую массам вкалывается очередная доза «опиума для народа».
Разумеется, эта картинка является чересчур упрощённой. Но, во всяком случае, искусство можно рассматривать в качестве одного из каналов
Но при этом мы имеем основания предполагать, что собственно пропагандистские функции искусства вторичны. Пропаганда хороша, когда она строится по законам пропаганды. Работа настоящего искусства куда деликатнее: оно ничего не пропагандирует, но делает последующее пропагандистское воздействие
Указанная разница тонка, но практически очень значима. Одно дело — протранслировать чьи-то «интересы» (скажем, классовые, национальные или какие-то ещё), а совсем другое — сделать так, чтобы эти интересы вызвали в обществе какую-то реакцию, помимо равнодушного «это не наше дело». Для того чтобы общество как-то отреагировало на предъявление чужих интересов, оно должно сначала должно
Это последнее обстоятельство весьма важно. В современном структурированном обществе существует