1915-го австро-германское наступление выдыхается, не достигнув своей цели. До мая 1916 года 2-я Сводная казачья дивизия пополняется и сидит в окопах - самое нелюбимое казаками занятие на войне.

В конце мая 1916 года дивизия Краснова одна из первых начала Луцкий прорыв армий Юго-Западного фронта, вошедший в историю как «Брусиловское наступление». В приказе по IV-му кавалерийскому корпусу говорилось:

«Славные Донцы, Волжцы и Линейцы, ваш кровавый бой 26 мая у В. Голузийской - новый ореол славы в истории ваших полков. Вы увлекли за собой пехоту, оказывали чудеса порыва...

...Бой 26 мая воочию показал, что может дать орлиная дивизия, руководи- У мая железной волей генерала Краснова».

Последующие месяцы боев покрыли казаков и их командира новой славой. 24 июня Донская бригада атаковала в конном строю окопавшуюся пехоту. О кровопролитных боях на реке Стоход командующий III-й армией генерал Л. В. Леш отмечал в приказе: «Генерал Краснов с казаками и шестью батальонами переправился через р[еку] Стоход у Н. Червище, на остальном фронте противник держится». В этих боях П.Н. Краснов удачно использовал психологический момент, послав в атаку, когда замялась пехота, две сотни Линейцев под командой будущего героя Белого движения, тогда войскового старшины, С. Г. Улагая с пулеметной командой.

«...Серые черкески, за спинами алые башлыки, черные бараньи шапки с красными тумаками, алые бешметы и погоны — ничего 'защитного'. Развернулись широкою лавою, целый полк прикрыли. Впереди на нарядном сером коне командир сотни, еще дальше впереди на гнедом коне — командир дивизиона. Как на смотру — чисто равнение. Легко по луговой мокрой траве спорою рысью идут горские кони, не колышутся в седлах казаки. Пошумели по кустам и перелескам, прошли сквозь пехотные цепи. Им навстречу немецкие батареи открыли ураганный огонь, застрочили кровавую строчку пулеметы, котлом кипит огонь винтовок — чистый ад с Любашевского берега... Казаки перешли в намет, скачут через протоки Стохода, алмазными брызгами сверкает вода из-под конских копыт. Все скорее и скорее мчится казачья лава -двести человек на тысячи немцев. Реют алые башлыки... По брюхо в воде бредут кони через главное русло. Стих огонь немцев, в их рядах замешательство, слишком непонятно-дерзновенна казачья атака.

Наша пехота встала и с громовым 'ура' бросилась за казаками в воду. Стоходненский плацдарм был занят...»

1916 год не принес победы. Войска готовились к кампании 1917-го, на которую впервые было запланировано единое наступление всех держав, составлявших Антанту. Была общая уверенность: бои весны - лета 1917 года непременно должны привести к долгожданной победе... Но в России грянула революция.

В первые революционные месяцы 2-я Сводная казачья дивизия стояла под Пинском. Смененная в апреле с позиций, соприкоснувшись с бурлящим и агитирующим тылом, она начала разлагаться. Казаки требовали поделить казенные деньги, выдать новое обмундирование, настаивали, чтобы офицеры, приходя на занятия, здоровались со всеми за руку, перестали чистить и регулярно кормить лошадей, о занятиях не хотели и слышать. Четыре с лишним тысячи молодых людей, от 21 до 30 лет, слонялись без всякого дела, начали пьянствовать и безобразничать: «Казаки украсились алыми бантами, вырядились в красные ленты и ни о каком уважении к офицерам не хотели и слышать». 4 мая был один из тяжелейших дней в жизни П. Н. Краснова: на станции Видибор его «на глазах у эшелонов 16-го и 17-го Донских полков арестовали солдаты и повели под конвоем со стрельбою в Видиборский комитет». Петр Николаевич больше не мог командовать своей дивизией и подал в отставку. Но вместо этого ему пришлось принять 1-ю Кубанскую дивизию, куда он прибыл 10 июня. Генералу, казалось, удалось заботой о полках дивизии привлечь к себе казаков и придать им вполне приличный вид. Но Краснов не обольщался:

«Внешне полки были подтянуты, хорошо одеты и выправлены, но внутренне они ничего не стоили. Не было над ними 'палки капрала', которой они боялись бы больше, нежели пули неприятеля, и пуля неприятеля приобретала для них особое страшное значение.

Я переживал ужасную драму. Смерть казалась желанной. Ведь рухнуло все, чему молился, во что верил и что любил с самой колыбели в течение пятидесяти лет — погибла а_р_м_и_я40».

23 августа Краснову было предложено принять в командование III-й конный корпус, в котором он служил до конца апреля 1915 года. 28 августа Петр Николаевич прибыл в Ставку, где произошел краткий разговор с Верховным Главнокомандующим генералом Л. Г. Корниловым: «- С нами вы, генерал, или против нас?..

- Я старый солдат, ваше высокопревосходительство, - отвечал я, - и всякое ваше приказание исполню в точности и беспрекословно.

- Ну, вот и отлично. Поезжайте сейчас же в Псков и постарайтесь отыскать там Крымова. Если его там нет, оставайтесь в Пскове; нужно, чтобы побольше было генералов в Пскове. Я не знаю, как Клембовский? Во всяком случае явитесь к нему. От него получите указания. Да поможет вам Господь! - Корнилов протянул мне руку, давая понять, что аудиенция кончена».

Однако для наведения порядка и кардинального изменения политической обстановки в стране («Корниловский переворот» на деле таковым не являлся, так как полки были двинуты на Петроград по договоренности с премьер-министром А. Ф. Керенским) были посланы части с совершенно новыми для них начальниками, а Кавказская Туземная дивизия должна была еще и разворачиваться «по пути» в корпус. В результате случилось то, что и должно было: движение на Петроград провалилось, генерал А. М. Крымов застрелился после разговора с Керенским, Корнилов и его единомышленники были арестованы, а по Армии прокатился новый вал избиения офицеров.

Несмотря ни на что, «контрреволюционный» III-й конный корпус остается под Петроградом: теперь уже самому Керенскому нужна защита от большевиков. Новый «Главковерх» не мог удержать в голове даже важнейших назначений, поэтому, не сместив Краснова, он назначает командовать корпусом его двойного тезку, тоже Петра Николаевича, барона Врангеля. На корпусе остался Краснов, будущему же вождю Белого движения стали искать другой корпус.

В течение осени 1-я Донская казачья и Уссурийская конная дивизии, составлявшие корпус, постепенно раздергивались по одной-две сотни с орудиями по всему Северо-Западу России. К моменту «воспетого» большевицкой пропагандой «похода Керенского - Краснова на Петроград» вместо 50 сотен оставалось 18, причем разных полков, а вместо 24 орудий Донской артиллерии - 12, да 1-я Амурская казачья батарея в 4 орудия, не сделавшая до октября 1917-го ни одного выстрела. Истеричный Керенский строил из себя Бонапарта, но совершенно не представлял обстановки. Из-за измены командования Северного фронта у Краснова, назначенного «командующим армией, идущей на Петроград», к моменту подхода к Царскому Селу вечером 27 октября оставалось 480 казаков при 8 пулеметах и 16 конных орудиях, при спешивании же численность отряда уменьшалась до 320 человек. Для сравнения: гарнизон Царского насчитывал 16 тысяч, Петрограда - около 200, не считая Красной Гвардии и «красы и гордости революции» - матросов.

К бою у Пулковских высот 30 октября силы Краснова «заметно увеличились» до 9 сотен (630 казаков, 420 - при спешивании), 18 орудий, бронеавтомобиля и целого блиндированного поезда. Против них - 6 тысяч, пополам -красногвардейцев и матросов. Подходящие огромные солдатские части разбегаются от нескольких шрапнелей, не очень стойки и рабочие, зато матросы, которым терять нечего, не бегут. Казаки же, вполне убедившиеся за последние дни в полном своем одиночестве, несмотря на присутствие Керенского, не горят особым желанием класть головы на алтарь «русской демократии». Десятикратный перевес сказался, и казаки заключили перемирие с большевиками.

Краснов был арестован, но вскоре выпущен и руководил расформированием корпуса: 12 ноября пошла на Дон 1-я Донская, а 6 декабря - на Дальний Восток Уссурийская дивизия. На предложение одного из адъютантов (без ведома Петра Николаевича) к казакам 10-го полка - полка, воспитанного Красновым и водимого им к победам, — взять генерала в свой эшелон - последовал отказ, ибо «это было для них опасно».

Закончив ликвидацию корпуса, Петр Николаевич с последними его чинами и остатками имущества 16 января 1918 года погрузился на пятигорский поезд. После обычных приключений «революционной езды» с обысками, грабежами и прочими «проверками документов», Краснов с женой в конце января оказывается на Дону. В станице Богаевской его настигает страшная весть: