помощи Кондорсэ первым комитетом общественного образования.
Один из членов Конвента, Купэ, потребовал на другой день пересмотра принятого декрета под тем предлогом, что многие члены Конвента не присутствовали при голосовании.
Принятый декрет разделил судьбу большинства декретов Конвента по народному образованию: он не был осуществлен.
Но речи Газенфратца, брошюра Лавуазье, петиция 15 сентября и принятый в этот день Конвентом декрет показывают, что идея необходимости для рабочих широко поставленного образования, тесно связанного, с одной стороны, с их трудовой деятельностью, а с другой – с данными точных наук, сознавалась многими в среде демократии того времени.
Взгляд на физический труд, как на обязанность каждого гражданина, выражен также и в конституции III (1794) года (составленной самой умеренной фракцией Конвента). Параграф 16-й этой конституции гласит: «Молодые люди, которые не могут доказать, что они умеют читать и писать и
Вот что замечает по этому поводу автор статьи «Ручной труд» в словаре Бюиссона:
«Во всяком случае, если французская революция формулировала этот принцип (об обязанности для каждого работать физическую работу) со свойственной ей смелостью, она оказалась не в состоянии его выполнить. И причину этого надо искать не только в изменениях политического характера, которые вырвали власть из рук теоретиков и отдали ее в руки интриганов и полководцев; причина кроется глубже. Действительное участие всех в физическом труде будет возможно лишь в обществе, в котором, с одной стороны, высокое усовершенствование орудий труда сведет обучение к знакомству с несколькими общими принципами, а с другой – промышленное и земледельческое производство будет подчинено научным требованиям и организовано на принципе ассоциации. Таким образом, обязательность физического труда, декретированная революцией, соответствовала совершенно иному общественному порядку, чем тот, который царил тогда во Франции; воспитательная программа, порожденная подобного рода представлением, могла быть применена, как правило, лишь по окончании экономической эволюции, которая в то время зарождалась» («Travail manuel», diet. Buisson, стр. 1206).
Прямым наследником взглядов Беллерса, Руссо, Песталоцци, Оуэна, Лавуазье на роль производительного труда в деле народного образования явился рабочий класс.
Он взял все, что было в этих взглядах здорового и жизненного, развил и дополнил их. По главная его заслуга в том, что он указал на их тесную связь с потребностями промышленного развития, указал, как это развитие неизбежно приводит к необходимости соединения обучения с всесторонним производительным трудом детей и как такое соединение подготовляет устранение существующего в настоящее время деления труда в обществе.
Особенно всесторонне разработал этот вопрос Маркс. На той же точке зрения, как Маркс, стоял и Энгельс.
Энгельс в «Положении рабочего класса в Англии», а Маркс в I томе «Капитала», в главе «Машины и крупная промышленность», нарисовали ужасающую картину эксплуатации детского труда как в домашней промышленности, так и на фабрике. Эти описания не оставляют никакого места иллюзиям о благодетельности этого труда для детей.
«Уже в 1840 г., – пишет Маркс в I томе «Капитала», – была назначена парламентская комиссия для обследования детского труда. Ее отчет 1842 г., по словам Н. В. Сениора, развернул «такую ужаснейшую картину жадности, эгоизма и жестокости капиталистов и родителей, нищеты, деградации и разрушения организма детей и подростков, какую едва ли когда-либо видывал мир... Этот отчет (1842 г.) пролежал без внимания двадцать лет, в течение которых детям, выросшим без малейшего представления как о том, что мы называем моралью, так и о школьном образовании, религии, естественной семейной любви, – этим детям позволили стать родителями теперешнего поколения»[24].
Комиссия требовала регулирования законодательным путем фабричного труда детей. Законодательство «защитило бы подрастающее поколение (писала комиссия в своем отчете. –
«Интеллектуальное же одичание, – пишет Маркс, – искусственно производимое превращением незрелых людей в простые машины для фабрикации прибавочной стоимости, которое легко отличить от первобытного невежества, оставляющего ум девственно-нетронутым, но не причиняющего вреда самой его способности к развитию, его естественному плодородию, – это одичание заставило, наконец, даже английский парламент провозгласить начальное образование обязательным условием «производительного» потребления детей до 14-летнего возраста во всех отраслях промышленности, подчиненных фабричному законодательству»[26].
«Как ни жалки в общем постановления фабричного акта относительно воспитания, они объявили начальное обучение обязательным условием труда. Их успех впервые доказал возможность соединения обучения и гимнастики с физическим трудом, а следовательно, и физического труда с обучением и гимнастикой. Фабричные инспектора, выслушивая показания учителей, скоро открыли, что фабричные дети, хотя их обучают вдвое меньше, чем школьников, регулярно посещающих школу днем, тем не менее успевают пройти столько же, а часто и больше. «Дело объясняется просто. Те, кто проводит в школе только половину дня, постоянно свежи и почти всегда способны и готовы учиться. Система труда, чередующаяся с школой, превращает каждое из этих двух занятий в отдохновение и освежение после другого, и, следовательно, она много пригоднее для ребенка, чем непрерывность одного из этих двух занятий. Ребенок, который с раннего утра сидит в школе, особенно в жаркую погоду, не может соперничать с другим, который бодрый и возбужденный приходит от своей работы». Дальнейшие доказательства можно найти в речи Сениора, сказанной на социологическом конгрессе в Эдинбурге в 1863 г. Он указывает здесь между прочим и на то обстоятельство, что односторонний, непроизводительный и продолжительный школьный день детей в высших и средних классах без пользы увеличивает труд учителей «и в то же время не только бесплодно, но и с прямым вредом заставляет детей расточать время, здоровье и энергию». Из фабричной системы, как можно проследить в деталях у Роберта Оуэна, вырос зародыш воспитания эпохи будущего, когда для всех детей свыше известного возраста производительный труд будет соединяться с обучением и гимнастикой не только как одно из средств для увеличения общественного производства, но и как единственное средство для производства всесторонне развитых людей»[27]
На благодетельную роль семьи в деле воспитания Маркс, как и Оуэн, не возлагал никаких надежд.
«Однако сила фактов заставила, наконец, признать, что крупная промышленность разрушает вместе с экономическим базисом старой семьи и соответствующего ему семейного труда и старые семейные отношения. Необходимо было провозгласить право детой. «К несчастью, – говорится в заключительном отчете «Children's Employment Commission» 1866 г., – из всех свидетельских показаний ясно одно: что ни от кого до такой степени не нуждаются дети обоего пола в защите, как от своих родителей». Система безмерной эксплуатации труда детей вообще и их домашнего труда в особенности «поддерживается тем, что родители без всякого удержа и контроля пользуются своей произвольной и пагубной властью над своим
