И Минар залился слезами, хотя трудно было сказать, что он оплакивал — горькую судьбу бедняжки Жаклин, неспособность Феррана следовать его логическим доводам или злодейство Жан-Жака Руссо, прежде вызывавшего у него восхищение.

— Мне очень жаль, мой друг, но вы совершеннейший олух, — только и сказал Ферран, возвращаясь к лежавшей перед ним на столе рукописи.

Но Минар на этом не успокоился. Пока Ферран работал, он торопливо перелистывал статью Розье о логике.

Если «механизм умозаключений» когда-нибудь удастся сконструировать, тогда правильность его анализа будет доказана; если же нет, тогда имеет смысл попытаться построить простые «силлогистические счеты», представляющие собой, по сути, познавательную игрушку, чертежи и расчеты которой были включены в статью. Минар принялся рвать на клочки листы бумаги.

— У нас и так мало бумаги! — воскликнул Ферран. Он рассердился еще больше, когда Минар заточил перо и сунул его в чернильницу Феррана, затем вытащил, чуть не забрызгав его чернилами, и принялся писать что-то на подготовленных им полосках бумаги. Поскольку на столе не было свободного места, Минар расположился на полу и принялся собирать полоски в порядке, рекомендованном Розье. Феррану его занятие представлялось каким-то каббалистическим ритуалом.

Через некоторое время Минар оказался на коленях в центре аккуратно разложенных сорока или пятидесяти полосок бумаги, на которых были написаны слова или фразы типа: «Все убийцы трусы», или «Если человек смертен, то…», или «У некоторых собак четыре ноги». С приближением сумерек эти поспешно нацарапанные надписи становилось все труднее разобрать. Полоски бумаги, казалось, лежали в полном беспорядке, но Минар пальцем прокладывал путь от одной к другой согласно инструкции, в которую он то и дело заглядывал, как моряк, старательно и со знанием дела намечающий курс корабля. Таких путей через лабиринт положений, созданных Минаром, было много, однако каждый приводил его к одному и тому же конечному пункту — полоске бумаги, лежавшей с краю, на которой было написано «Руссо — убийца».

— Я доказал свою правоту шестьюдесятью четырьмя способами, — наконец объявил Минар, — а всего таких способов тысяча двадцать четыре.

Тут в дверь постучали, затем она открылась, подул ветер и перепутал все бумажки. В дверях стоял отец Бертье.

— Ну как вам ваше жилище? — спросил священник. От его зоркого глаза не укрылись ни бумажки, которые Минар принялся укладывать заново, ни листы рукописи, торопливо сложенные Ферраном в стопку.

— Весьма, — ответил Ферран, положив руку на работу, чтобы укрыть ее от взгляда Бертье, а священник тем временем вошел в комнату и устремил взор на ползающего по полу Минара.

— Если вам нужна моя помощь в выполнении миссии… — начал Бертье.

— Надеюсь, вы понимаете, святой отец, — перебил Ферран, — что в нашем деле требуется крайняя осмотрительность. Я даже попросил бы вас, чтобы не компрометировать обитель, полностью предоставить нас самим себе.

— Понимаю, — отозвался отец Бертье. — Но давайте позволим себе некоторую откровенность. — Он затворил за собой дверь и продолжил, понизив голос: — Я знаю, что парламент интересуется Жан-Жаком и что поэтому вас сюда и послали. Вы это практически признали во время нашей беседы в обители. Я ничего не прошу, я не задаю вам вопросов, на которые вы не считаете возможным ответить, я просто хочу вам сказать, что у меня тоже есть друзья и покровители и их интересует тот же самый человек.

— Значит, вы знаете? — сказал Минар.

Раньше он считал, что Бертье был любовником Жаклин и что убил ее он. Какая нелепость! Теперь ему стало ясно, что Бертье знает о преступлении Руссо.

Тут Ферран опять счел нужным вмешаться:

— Нам лучше вести расследование отдельно.

— Разумеется, — с готовностью согласился отец Бертье. — Я просто решил известить вас, что готов в любую минуту оказать вам содействие. — Потом он обратился к Минару: — Я знаю, что вы уже познакомились с Руссо, представившись моим другом, и вы поступили совершенно правильно. Я с удовольствием отведу вас обоих в Монлуи, чтобы представить вас по всей форме. Жан-Жак — апостол простой жизни, но тем не менее любит, чтобы все делалось так, как принято. — Бертье издал нервный заискивающий смешок. — Я готов быть с вами откровенным, господа. Утром вы упомянули имя девушки из нашей округи. Мне ясно, что вы многое знаете и можете использовать это по своему усмотрению. Я хочу сказать одно: поскольку мы с вами преследуем одни и те же цели, весьма возможно, что мы служим одним и тем же людям. Поэтому нам выгоднее быть союзниками. Нам нужно побольше узнать о Руссо, и в этом мы можем помочь друг другу.

— Его арестуют? — спросил Минар.

Феррану пришлось как бы нечаянно сбросить со стола чернильницу, чтобы не дать своему другу сказать лишнее.

— По-моему, арест скорее входит в вашу юрисдикцию, — ответил Бертье. — Я слышал, что это возможно, хотя также считаю возможным, что в качестве компромисса ему позволят бежать из страны. Так будет лучше для всех.

— Но как же возможно в данных обстоятельствах отпустить его на свободу? — воскликнул Минар.

Забрызганный чернилами Ферран поднялся с пола с чернильницей и дернул друга за рукав. Как же заткнуть этому глупцу рот! Остается только забить ему в глотку ком бумаги.

— Терпение, Минар, — со всем возможным спокойствием произнес Ферран и добавил, обращаясь к отцу Бертье: — Это, конечно, не его настоящее имя.

— Разумеется, — отозвался тот. — Так вот, завтра я собираюсь навестить Жан-Жака в Монлуи и приглашаю вас с собой. Я сочту за честь представить вас нашему знаменитому писателю, о котором я много чего могу вам порассказать. И, естественно, мы хотим, чтобы ваше пребывание в Монморанси не было отягощено никакими неудобствами. Я буду рад видеть вас у себя за столом и надеюсь, что вы не слишком часто будете отказываться от моего приглашения.

Эта мысль пришлась Минару по душе.

— Не будем, — сказал он. — Но я все равно считаю, что место этого человека — за решеткой.

Тут Ферран закрыл ему рот испачканной чернилами рукой.

— До завтра, — кивнул он Бертье.

Минар мычал и дергался, стараясь освободиться.

— Да, вот еще что, — произнес Бертье, несколько удивленный поведением своих гостей, но не считавший нужным обращать на это внимание. — Я слышал, что в Монморанси появились два человека, снимающие комнату у господина Д'Аламбера. Я так понимаю, это вы?

Ферран кивнул и вскрикнул: Минар укусил его за руку.

— В таком случае до свидания, — спокойно проговорил отец Бертье, вышел и закрыл за собой дверь.

Друзья принялись препираться на тему укушенной руки, пролитых чернил и о том, кому надлежит вымыть пол. Но в результате обнялись и еще раз поклялись в вечной дружбе. Оба прослезились, а потом крепко заснули в своих постелях.

Ферран был прав: их новая жизнь только начиналась. В последующие месяцы друзья обнаружили, что обитель готова давать им работу, им вполне хватало на пропитание, и они все реже обедали у отца Бертье — уже не каждый день, а примерно раз в неделю. Это как будто вполне устраивало священника, щедро платившего им за переписку. Даже Минар, лишившись удовольствия вкусно поесть за столом отца Бертье, научился неплохо готовить, следуя указаниям «Энциклопедии» Розье, которую Ферран продолжал редактировать и переписывать. Срок сдачи работы давно прошел, и Ферран был уверен, что если Розье их выследит, то убьет так же хладнокровно, как он, видимо, убил Жаклин Корне; несмотря на обвинения Минара в адрес Руссо, Ферран был уверен, что Жаклин убил Розье и что о возвращении в Париж не может быть и речи.

Разумеется, речь обо всем этом никогда не заходила в Монлуи, где Ферран и Минар проводили много времени, играя с Руссо в шахматы. Отец Бертье представил их Руссо в пышных выражениях, а тот стал допытываться, не священнослужители ли люди, называющие себя Ферра-ном и Минаром и снимали они, в