беседой.

— Забудьте все, что я сказал о наших фамилиях. Наша миссия требует, чтобы мы скрывали свои настоящие имена, но, когда вы к нам подошли, мы еще не решили, как себя назвать, и я выбрал имена Ферран и Минар, потому что однажды встретил их в книге.

Ферран больно толкнул его локтем в ребра, а крестьянин сказал:

— Ну и хорошо, сударь, что вы имеете дело с миссиями и книгами. Очень хорошо.

Ночь становилась все темнее, а они наконец вышли из леса на луг и приблизились к освещенному изнутри маленькому низкому домику. Когда крестьянин открыл дверь, они увидели его жену и четверых детей, молча сидевших в единственной комнате, в которой только и было мебели, что стол, кровать и очаг, где над огнем кипел котелок. Последний привлек особое внимание Минара, унюхавшего многообещающий запах голубятины.

— Король послал сюда этих двух господ по поводу их бабушек, — объяснил крестьянин жене.

— Вот и хорошо, — отозвалась она и пошла помешать в котелке.

Ферран успел внимательно осмотреть комнату еще до того, как за ним захлопнулась дверь.

— Где мы будем спать? — спросил он.

— Как где — вот здесь, — указал крестьянин на большую кровать.

— А где же спите вы и ваши дети?

— И мы здесь, сударь, — ответил крестьянин, указывая на ту же кровать.

Ферран и Минар поглядели друг на друга, на крестьянина, его жену и четверых детей.

— А в лесу действительно водится волк? — спросил Ферран.

— Здоровенный! — с восторгом воскликнул ребенок. — На прошлой неделе он съел лошадь и полдерева.

— Что до меня, — сострил Минар, — я, кажется, сейчас тоже мог бы съесть лошадь. Ну а дерево мне ни к чему. — Он подошел к очагу и заглянул в большой котелок, хотя покрытая пузырями поверхность похлебки не давала истинного представления о его вместимости. Жена крестьянина помешивала варево, глядя на Минара.

— Видимо, очень вкусная похлебка, — сказал ей Минар, — но, может быть, ей хватит кипеть, а то мы втянем все содержимое котелка носами еще до того, как оно достигнет наших ртов.

Хозяйка поставила котелок на длинный стол, за которым разместились все обедающие: хозяин сел на одном конце стола, хозяйка на другом, все четверо детей втиснулись на скамейку с одной длинной стороны, а Феррану и Минару предложили такую же скамью с другой стороны. Дети уселись по росту, и гости поняли почему: после того, как хозяйка наполнила их собственные тарелки, похлебки явно осталось недостаточно на всех. Мальчик, который говорил про волка, устроился поближе к котелку, а остальные выстроились, так сказать, в очередь согласно его или ее физической силе; в результате следующий мальчик получил приличную порцию, а двум маленьким девочкам, сидящим на конце стола, досталась одна тарелка на двоих.

Ферран пожалел их и, перегнувшись через стол, добавил им похлебки из собственной тарелки. Этот жест не вызвал комментариев: за столом слышались только чавканье и хлюпанье. Вообще за весь обед никто не произнес ни слова, не считая того, что Минар вдруг расплакался.

— Извините, пожалуйста, — сказал Ферран. — Моего друга только что постигла тяжелая утрата.

Крестьянин сочувственно кивнул.

— А много было лет его бабушке?

— Восемьдесят один год, — быстро ответил Ферран, решивший, что им лучше поддакивать крестьянину, как бы тот ни истолковывал слова Минара.

Крестьянин опустил тарелку, выпив из нее последние остатки похлебки, и сказал:

— Вроде я ее не знал. — Потом спросил жену: — У нас тут, кажись, никто не умирал, а?

— Она жила не здесь, — объяснил Ферран, похлопывая по спине Минара, который опустил голову на деревянный стол и безутешно рьщал под любопытными взглядами детей.

— А, — отозвался крестьянин. — Но король прислал вас сообщить о ее смерти, так?

Ферран утомленно кивнул:

— Не совсем король, но, в общем, вы правы. Затем Минар поднял голову и, вытирая ладонью слезы, объявил крестьянину:

— Я хочу найти родителей девятнадцатилетней портнихи из Монморанси, которую звали Жаклин. — Внезапно он издал звук еще более странный, чем все его рыдания. Дело в том, что Ферран изо всех сил стукнул его под столом по ноге.

— Жаклин? — Крестьянин подумал, слизывая последний кусочек со своей тарелки. — Уж не дочь ли это Корне, мастера по дереву, который живет на краю поместья?

— Да, кажется, так.

Минар получил еще один удар по ноге и злобно глянул на Феррана.

— Она дружила с вашей бабушкой? — спросил крестьянин.

— Нет, — перебил его Ферран. — Это просто еще одно имя, которое он вычитал в книге.

Крестьянин совсем опешил, и за столом опять воцарилась тишина. Минар с увлечением черпал ложкой похлебку, и вскоре на нем сосредоточились взгляды всех остальных, поскольку его порция была самой большой и он закончил есть последним.

— У вас удивительно вкусная голубятина, — сказал он, опустошив тарелку.

— Это была не голубятина, — возразила жена.

Все четверо детей слезли со скамейки и вышли наружу, где с хихиканьем принялись мочиться. Следом вышел их отец, затем мать, и, когда вся семья вернулась в дом, Ферран и Минар решили, что настала их очередь.

— Пошли, — сказал Ферран, взяв друга за руку, и они вышли в кромешную тьму, сомкнувшуюся вокруг, как только они закрыли за собой дверь.

— Так где ж тут можно облегчиться? — удивленно спросил Минар и тут же воскликнул: — Перестаньте, Ферран, вы мочитесь мне на ногу!

— Вы заслуживаете худшего, — отозвался его друг, направив в другую сторону струю мочи, которую ни одному из них не было видно.

— Почему это?

— Вы сказали этим людям, кто мы, а мы собирались держать это в тайне ото всех.

— Успокойтесь, — сказал Минар, поливая невидимые листья. — Я об этом думал и решил, что, если хочешь скрыть, кто ты, лучше всего взять собственную фамилию.

— Дайте мне убедительные доводы, а не то я полью вас тем, что еще осталось у меня в мочевом пузыре.

— Видите ли, какое бы имя вы ни назвали, люди все равно будут подозревать, что оно вымышленное. Если бы я назвал вас Мазарен или Мольер, крестьянин все равно заподозрил бы, что это имя вымышленное.

— Ну, пожалуй.

— Таким образом, называя свои настоящие имена, мы играем на естественной подозрительности людей и путем двойного обмана создаем у них уверенность, что нас, во всяком случае, зовут не Ферран и Минар… Ой, перестаньте!

Ферран сжалился (а может быть, у него иссяк запас мочи) и сердито сказал:

— В дальнейшем разговаривать с людьми буду я, а вы помалкивайте. Ладно, пошли спать.

Они зашли в дом, где вся семья уже переоделась в ночные рубашки и улеглась на кровати, тесно прижавшись друг к другу, чтобы оставить место гостям. Огонь в очаге потух, и в тусклом свете тлеющих углей Ферран и Минар увидели, что все лежат валетом, так что голова одного оказывается рядом с ногами другого. Сосчитать, сколько людей помещалось на кровати, можно было путем сложения и вычитания: две младшие девчушки лежали отдельно на одеяле, и, таким образом, Феррану и Минару предстояло провести ночь с четырьмя соседями на одной постели.

Они разделись до рубашек, Минар встряхнул брюки и повесил их сушиться, а затем оба забрались на кровать, которая во всем, исключая размеры, напоминала лошадиную торбу. Она была огромной, но все же недостаточно огромной, и Ферран пожелал крестьянину, лежавшему где-то в тесном переплетении тел,