магазин. Куинн поставила хризантемы в вазе на середину обеденного стола, и теперь огромные цветы радовали взгляд. При виде них хотелось улыбаться, а на душе становилось теплее.

— Откуда они? — спросила Дарла, вернувшись домой.

— Ник подарил, — ответила Куинн, чувствуя глуповатую гордость за Ника и старательно скрывая это — ведь Макс так и не взялся за ум.

Но тут она заметила огромную пурпурную орхидею, приколотую к футболке Дарлы. Цветок был обвязан длинными свисающими алыми и серыми лентами — Куинн никогда не видывала столь нелепого украшения.

— От Макса?

— Да. — Дарла просияла. — Красота, правда?

«Хуже не бывает».

— Я и не знала, что ты любишь орхидеи.

— Не люблю. — Улыбка Дарлы стала еще шире. — Вечер встречи с выпускниками, восемьдесят первый год.

Куинн рассмеялась:

— Он подарил тебе орхидею, чтобы напомнить о вечере?

— Да. — Дарла осторожно отвязала ленты. — Это было наше второе свидание, все пришли с огромными белыми и желтыми хризантемами, а я — с такой вот кошмарной орхидеей. Но я сказала «большое спасибо», потому что мне подарил ее Макс и ради него я нацепила бы даже верблюжью колючку. А он ответил: «Ты не похожа на других девушек, а значит, и цветы тебе нужны особенные». Я чуть не умерла на месте.

— Где он ее выкопал?

— Особый заказ. — Голос Дарлы чуть дрогнул. — Я справилась в цветочном магазине. Им пришлось выписывать орхидею по почте. Девушка, которая сидит там на телефоне, извинилась за цвет орхидеи и объяснила, что Макс потребовал именно такую.

У Куинн перехватило горло.

— Вот видишь, Макс начинает шевелить мозгами. Старается.

— Вижу. — Дарла села на краешек стола. — Честно говоря, я надеялась на что-то более существенное. — Она посмотрела на цветок. — Но и этот подарок неплох. Точнее говоря, он великолепен. В этом весь Макс.

— Ты вернешься к нему, — сказала Куинн.

— Должна. — С лица Дарлы сбежала улыбка. — Мальчики отнеслись ко мне с полным пониманием, но им нужна мать. А Максу — жена. А его жена — я. — Она посмотрела Куинн в глаза. — Макс здорово устал. И хорошо себя проявил. Этого достаточно.

— Мне следовало бы больше обрадоваться этой новости. Я ведь очень хочу, чтобы вы с Максом помирились. Просто я очень надеялась, что он приедет и заберет тебя силой.

— Я возвращаюсь домой утром в субботу. К этому времени мы почти закончим с декорациями. Макс подождет еще пару дней. Джо останется и будет охранять тебя…

— Ты могла бы вернуться домой сегодня вечером.

— Нет. — Дарла бросила взгляд на орхидею. — Я, как и ты, продолжаю надеяться, что он приедет и украдет меня. Очень эгоистично, не так ли?

— По крайней мере орхидеи обеспечены тебе на всю жизнь, — заметила Куинн.

«А мне — хризантемы».

И теперь, стоя на тускло освещенной сцене, она вновь вспоминала этот разговор. Ник так и не решился остаться у нее на ночь. Он явно не собирался переезжать к ней, а уж тем более похитить ее и тайно обвенчаться в Кентукки. Но он всегда любил ее и будет любить, даже если не решится признаться в этом. Куинн знала, что он всегда ее любил, и это главное. Ей было хорошо с Ником, нравилось заниматься с ним любовью — она ничуть не сомневалась, что их следующее свидание не будет ничем омрачено, — а значит, пора забыть о романтических мечтах и подумать о чем-нибудь другом. Если Дарла рада орхидеям, она сама вполне может удовлетвориться хризантемами.

Куинн направилась к пульту освещения и начала гасить огни один за другим. Сцена постепенно погружалась в темноту, и наконец под потолком остался последний прожектор, в свете которого подвесная галерея казалась черной сетью над головой. Стоя в тени сбоку от сцены, Куинн подумала, что завтра приберет Ника к рукам. Это нетрудно: достаточно улыбнуться ему, и он завалит ее прямо на складном столике. Все же очень лестно сознавать, что по ней сохнет такой мужчина, как Ник.

Может, Куинн заговорит с ним, когда все уйдут, как в эту самую минуту, — беда лишь в том, что к этому времени она окончательно выбьется из сил. Погруженная во мрак сцена навевала романтическую грусть и возбуждала желание — даже сцена школьного театра, заваленная матами из спортивного зала и обсаженная искусственными зарослями. Возможно, если завтра Куинн улыбнется Нику, он возьмет ее на мате где-нибудь за кулисами. К этому времени она слишком устанет, чтобы чем-то помочь ему. Нику придется все сделать самому. И к черту равноправие!

Куинн провела ладонями вверх и вниз по предплечьям, жалея о том, что сейчас с ней нет Ника, они не могут поговорить, как встарь, и заняться любовью. Но потом она напомнила себе, что, даже окажись он здесь, это ничего бы не изменило — не предаваться же в школе плотским утехам. Уж если Бобби закатил скандал из-за выдуманной страсти к ней Джессона (не говоря уж о связи Мегги и Эди), можно себе представить, что произойдет, когда он увидит ее в объятиях Ника.

Куинн наклонилась за сумкой. Как приятно наклониться, чуть-чуть потянуться. Она выпрямилась и прижалась спиной к прохладному кафелю стены, вращая плечами, чтобы размять мышцы спины, которые все еще болели после недели на костылях. Упражнение доставило ей такое удовольствие, что она опустила сумку и продолжала потягиваться, задрав руки над головой, приседая и выпрямляясь, чтобы все тело ощутило прикосновение холодных плиток. Скользя руками по стене, Куинн наконец положила их на затылок, закрыла глаза и подумала о завтрашней встрече с Ником, о его крепком худощавом теле — рядом с ней, под ней, на ней… Она живо представила себе, как он выделывает с ней все то, что заставляет женщин терять голову и воспламеняться, представила чисто животное удовольствие от его ласк, негромкого смеха, от того, как он, прерывисто дыша, вновь и вновь вторгается в ее плоть…

— Что ты делаешь? — спросил Ник.

При звуке его голоса, донесшегося из тьмы, Куинн уронила руки. Ник был явно удивлен и даже растерян. Собравшись с мыслями, она догадалась, что самое интересное в ее позе — это руки, заложенные за голову.

— Разминаюсь, — ответила Куинн. — Где ты?

Она услышала его шаги — видимо, Ник спустился по лестнице с подвесной галереи и пошел по деревянному полу. Наконец он появился в круге света, льющегося из одинокого прожектора под потолком. Черты его лица обозначились резче, а черные волосы засверкали. В джинсах и заляпанной краской футболке Ник казался высоким, гибким и жилистым. Столь соблазнительное видение никогда еще не представало перед взором Куинн.

— Тебе нельзя оставаться одной, — сказал он. — Сама знаешь, это опасно.

— Я не одна. Со мной ты.

— Это еще хуже. — Ник подошел ближе.

«Иди сюда и обними меня», — мысленно произнесла Куинн.

Он сделал шаг к ней.

— Спасибо за хризантемы, — сказала она, встретив его взгляд. — Они великолепны. Даже не знаю, как благодарить тебя.

— Знаешь, — хрипло отозвался Ник. Он подошел к ней вплотную. На фоне его темного силуэта ярко выделялись сверкающие черные глаза.

— Понятия не имею, о чем ты. — Куинн не отрываясь смотрела на него. Наконец ей стало невмоготу выдерживать его взгляд, и она вздернула подбородок. Ее сердце гулко забилось. Ник улыбнулся, и она, вздрогнув, улыбнулась в ответ, призывно выгнув губы и дразня его.

— Давай-ка я сделаю вот что. — Он крепко сжал ее руки, лишив Куинн возможности двигаться. Ник так давно не прикасался к ней, что она закрыла глаза — такое наслаждение доставляло Куинн тепло его рук. — И еще… — Он поднял свободную руку и запустил указательный палец за ворот рабочей рубашки Куинн,