волосы, пахнущие розой…

Корсет жал так, как широкая стальная лента. Он сдавливал грудь все сильнее и сильнее. Но ей приходилось превозмогать боль, также как и свое поражение. Джорджи больше не имел права на жизнь. Ради Пирса она должна снова превратиться в Лак. Она не знала, хватит ли у нее на это сил, но ради Пирса готова была пойти на все.

Девушка глубоко вздохнула, и почувствовала, как резкая боль пронзила ей грудь. Она выдержит. Нужно одеться, как подобает настоящей леди, и вести себя, как леди… Ради Пирса.

Он вышел из леса и направился к девушке. В чистых голубых глазах светилась любовь, когда он смотрел на ее лицо, на ее тело.

Сердце девушки бешено колотилось, когда она призывно протянула к Пирсу руки, умоляя освободить ее от оков, чтобы можно было улететь вместе, свободными, слившись душой и телом.

Он сел радом с ней и заключил в объятия.

— Лак, моя прекрасная Лак. Никогда больше не покидай меня. Останься. Навсегда.

Он и правда пришел за ней. Лак глубоко дышала. Боль все еще не проходила. Ей так хотелось, чтобы Пирс ласкал ее груди, они так и льнули к его сильному телу.

— Люби меня — Он притянул к себе девушку и крепко прижал к обнаженной груди. — Люби сейчас. Всегда!

Тело девушки устремилось навстречу его неистовому призыву.

Пирс почувствовал ее жажду, он бережно уложил девушку на спину и прикоснулся губами к соекам. По всему телу прошла сладостная дрожь. Лоно томилось в ожидании. И наконец, это произошло. Лак чувствовала, как он весь растворился в ее теле и теперь принадлежит ей безраздельно.

— Джорджи, Джорджи, — прошептал Пирс. У девушки замерло сердце. Так он знает ее имя, ее тайну.

Медленно, с болью он оставил ее.

Он уходит! Джорджи прильнула к нему. Нет, неправда. Они снова слились в таком страстном порыве, что, казалось, еще немного, и неистовое пламя любви поглотит их обоих.

— Джорджи, — повторил Пирс чуть громче и сжал ей плечо.

Девушка открыла глаза и увидела склонившийся к ней силуэт Пирса. Пальцы сжимали какую-то грубую ткань. Одеяло. Она лежала на верхней койке, а Пирс стоял рядом. О, Боже! Так это ей только приснилось! Они не занимались любовью. Низ живота пронзила острая боль, и Джорджи сильно сжала ноги, стараясь с ней справиться. Все было во сне!

— Джорджи, проснись!

Может быть, еще не все потеряно. Он узнал ее тайну, но любил свою Лак по-прежнему и также страстно ее желал.

— Что? — выдохнула Джорджи.

— Ты знаешь, — задумчиво сказал Пирс, — меня кое-что беспокоит. Эта мысль не дает мне заснуть.

— Что же это?

— Никто ни словом не обмолвился о Лак, ни в Портленде, ни в Астории. Я не верю, что она с твоим отцом. А что, если она ушла от него, вернулась на «Уилламетт» и обнаружила, что меня там нет?

Чувство вины заглушило разочарование. Однако, впереди долгое путешествие в открытом море. Джорджи не могла пойти на риск и во всем признаться Пирсу. По крайней мере, не раньше, чем они придут в Сан-Франциско. Нужно придумать что-нибудь правдоподобное. Но что?

— Н-н-ну, э-э-э, Лак не было на пристани, когда мы прибыли туда, поэтому отбросьте вашу глупую идею. Кроме того, чтобы вы ни думали о моем отце, он никогда преднамеренно не бросит ни одного из своих детей.

Проклятие. Не следовало проявлять такую откровенную грубость. Но что может изменить еще одно оскорбительное замечание. Как бы ей хотелось снова стать Лак, возлюбленной Пирса, когда он обо всем узнает, то и смотреть на нее не захочет. Лживая, крикливая девица, которая и дня не смогла пробыть в роли настоящей леди.

— Тогда почему никто не упомянул Лак? Такая яркая и красивая девушка не может остаться незамеченной. Не могу себе представить человека, который, увидев ее хоть однажды, не сказал бы об этом.

Ну когда же он прекратит терзать ее своими ужасными вопросами? Неужели он не понимает, что вынуждает ее лгать снова и снова.

— Вы что, совсем глупый? Неужели вы думаете, что отец потащил Лак в салун, чтобы продемонстрировать ее, как красный флаг куче пьяных придурков? Конечно же Лак с ним, иначе она вернулась бы на наш пароход. А теперь оставьте меня в покое и дайте заснуть.

Пирс со вздохом опустился на свою койку. Койка заскрипела, и Джорджи представила, как он улегся, вытянувшись во весь рост. Его прекрасное сильное тело лежало сейчас на простынях, вместо того, чтобы быть рядом с Джорджи. Девушка натянула на себя грубое одеяло, стараясь унять бушевавшее в ней желание.

— Думаю, ты прав, — донесся с нижней койки хриплый голос Пирса, — мы найдем ее в Сан-Франциско. Интересно, знает ли она, что я спешу ей на помощь, чувствует ли, что с каждой минутой я все больше к ней приближаюсь.

Джорджи оставила его слова без ответа. Все-таки, это лучше, чем придумывать очередную ложь. Боже милостивый! Она сама себя заманила в западню. Нужно добраться до отца и предупредить его, прежде чем его выследит Блэкуэлл.

Джорджи готова была поклясться, что негодяй Блэкуэлл собирается убить и ее и отца. Это было также точно, как и то, что они все вместе плыли в Сан-Франциско на одном корабле.

Ужасная мысль предстала перед ней со всей отчетливостью. Джорджи уткнулась лицом в подушку, стараясь не разрыдаться. Когда Пирс все узнает, возможно, у него появятся такие же кровожадные намерения, как и у Блэкуэлла. Джорджи потянула застегнутый воротничок рубашки. Она чувствовала, как руки Пирса сдавливали ей горло. И разве можно его в чем-то обвинить?

На борту корабля время текло медленно. Джорджи старалась избегать и Пирса, и злодея Блэкуэлла. Проще всего было вечерами, когда мужчины уходили играть в карты. Ей непривычно было все время ходить с затянутой грудью, не снимая повязки даже на ночь. Это доставляло огромное неудобство. Каждый день Джорджи считала часы до того момента, когда сможет запереть дверь и почувствовать себя в безопасности, снять ненавистную повязку, вымыться и как следует отдохнуть.

Днем Джорджи старалась смягчить свое щекотливое положение и крутилась около матросов. Она помогала им чинить паруса и драить палубу. Лоцман даже позволял немного постоять у штурвала после обеда. Самое главное, что во время еды она всегда была в окружении матросов.

Благодаря заботе Пирса и его неусыпному вниманию, Блэкуэлл не сказал больше ни единого слова за все время их путешествия.

Однако, злобный взгляд Блэкуэлла преследовал Джорджи повсюду. Еще больше выводила из равновесия дьявольская усмешка, открывающая ряд длинных лошадиных зубов. Однако Джорджи не давала себя запугать и ни разу не доставила Блэкуэллу удовольствия заметить страх в ее глазах.

С Пирсом все было совершенно по-другому. Джорджи тысячу раз твердила себе, что между тем, как он залез к ней в постель, а потом в карман ее отца, прошли даже не часы, а считанные минуты. Все было тщетно. Присутствие Пирса всегда было для нее соблазном и грозило губительными последствиями. Джорджи было бы легче, если бы хоть кто-то из членов команды намекнул на то, что Пирс жульничает за карточным столом. Но нет. Матросы относились к Пирсу по-дружески уважительно.

Все взвесив, Джорджи решила, что безопаснее всего она чувствует себя на верхушке мачты. Взгромоздившись на мачту и оставив внизу все свои заботы и неприятности, она снимала шляпу и подставляла лицо ласковому дуновению легкого ветерка, ерошившего короткие волосы Джорджи. Девушка бесцельно смотрела вдаль, на узкую полоску берега, мимо которого они проплывали, и очень скоро убаюкивающее покачивание приводило ее в состояние умиротворенного покоя и счастья.

Ее мысли стремились к экзотическим странам, расположенным по ту сторону огромного Тихого океана, к их неведомым ароматам, удивительным звукам и трепещущим краскам. А потом Джорджи уже была не в