неудобств коммунизма. Его происхождение, как и происхождение государства и собственности, совершенно иное. Этого рода аргументы имеют, поэтому, не больше значения чем те, которыми стараются оправдать существование собственности и государства. Мы разберём, тем не менее, это возражение и посмотрим, в какой мере оно может быть справедливо.

Во-первых, если бы даже обществу, основанному на принципе свободного труда, действительно угрожала опасность со стороны тунеядцев, оно могло бы, несомненно, защититься от них, не прибегая ни к власти, ни к наёмному труду. Представим себе группу из нескольких добровольцев, соединившихся для какого-нибудь общего дела и ревностно работающих для него, — за исключением одного члена, часто пренебрегающего своими обязанностями. Неужели они из-за него распустят всю группу, или выберут какого-нибудь председателя, который будет налагать штрафы, или, наконец, заведут, как в французской академии наук, жетоны для раздачи присутствующим членам, по которым потом получают плату? Нет сомнения, что они не сделают ни того, ни другого, а просто скажут как-нибудь тому товарищу , поведение которого грозит благополучному ходу дела: — «Друг мой, мы очень охотно работали бы с тобою вместе, но так как ты часто не исполняешь своих обязанностей и относишься к делу небрежно, то нам приходится расстаться. Ищи себе других товарищей, которые бы примирились с твоей небрежностью!».

Это — такое естественное средство, что к нему и теперь прибегают повсюду, и во всех отраслях промышленности оно успешно конкурирует с всевозможными штрафами, вычетами и мерами надзора. Рабочий может являться на работу в положенный час, но если он работает плохо, если своею небрежностью или другими недостатками он мешает товарищам, если он с ними ссорится,— его выживают из мастерской. Обыкновенно, люди, мало знакомые с делом, думают, что доброкачественность труда на фабриках, поддерживается всеведущим хозяином и его надсмотрщиками; в действительности же, во всяком более или менее сложном учреждении, везде, где товар должен, прежде чем быть законченным, пройти через несколько рук, необходимые условия труда поддерживаются самими рабочими. Вот почему на лучших английских частных заводах так мало надсмотрщиков — несравненно меньше, в общем, чем на заводах французских, и несравненно меньше чем на тех английских заводах, которые принадлежат государству.

Здесь происходит то же самое, что и в деле поддержания в обществе известного нравственного уровня. Обыкновенно думают, что он поддерживается благодаря судьям и полиции, тогда как в действительности он существует, несмотря на их присутствие. «Чем больше законов, тем больше преступлений», говорили люди ещё задолго до нас.

И такой приём практикуется не только в промышленных учреждениях, но повсюду и постоянно, и в таких широких размерах, что только одни книгоеды могут выражать сомнения на этот счёт. Когда какая- нибудь железнодорожная компания, входящая в союз нескольких компаний, нарушает свои обязательства, когда она опаздывает со своими поездами и допускает, чтобы товары залёживались на станциях, остальные компании грозят порвать с нею контракт, и этой угрозы обыкновенно бывает достаточно. Обыкновенно думают — или, по крайней мере, говорят — что если в торговых делах люди большею частью исполняют свои обязательства, то это только благодаря боязни суда; но в действительности это вовсе не так. В девяти случаях из десяти, коммерсант, который нарушит данное им слово, вовсе не рискует попасть под суд. В особенно деятельных торговых центрах, как, например, в Лондоне, уже одного того факта, что приходится обращаться в суд, достаточно для огромного большинства купцов, чтобы не иметь больше никаких деловых отношений с человеком, который их принудил к этому.

Почему же то, что делается в настоящее время между товарищами по работе, между купцами и между железнодорожными компаниями, оказалось бы невозможным в обществе, основанном на добровольном труде?

Коммунистическая Община смело могла бы поставить своим членам хотя бы следующее условие: «Мы готовы обеспечить вам пользование нашими домами, магазинами, улицами, средствами передвижения, школами, музеями и т. д., с условием, чтобы от двадцати до сорока пяти или пятидесяти лет вы посвящали бы четыре или пять часов в день труду, необходимому для жизни. Выберите сами, если хотите, те группы, к которым вы желали бы присоединиться, или составьте какую-нибудь новую группу, лишь бы только она взяла на себя производство предметов, признанных нами необходимыми. Что же касается остального времени, то соединяйтесь с кем угодно, для каких угодно удовольствий, для каких угодно наслаждений искусством или наукой.

«Всё, чего мы требуем от вас, это — тысячу двести или тысячу пятьсот часов в год работы, в одной из групп производящих пищевые продукты, одежду, жилища, или занимающихся общественной гигиеной, средствами передвижения и пр. — взамен чего мы обеспечиваем вам пользование всем, что производится, или уже произведено этими группами. Но если — по каким бы то ни было причинам — ни одна из тысяч групп нашей общины не захочет вас принять, если вы совершенно неспособны ни к какому полезному труду, или же отказываетесь от него — тогда вам остаётся только жить особняком, или так, как живут у нас больные, т.-е. на счёт общины. Если мы окажемся настолько богатыми, чтобы дать вам всё необходимое, то мы с удовольствием сделаем это: вы — человек и имеете право на существование. Но раз вы сами ставите себя в исключительное положение и выходите из рядов своих сограждан, то это, по всей вероятности, отзовётся и на ваших отношениях с ними. На вас будут смотреть, как на пришельца из другого мира — из буржуазного общества; разве только какие-нибудь друзья, которые признают вас гением, поспешат снять с вас всякое нравственное обязательство, взяв на себя исполнение вашей доли необходимого для жизни труда.

«Если, наконец, вам всё это не нравится, ищите себе где-нибудь в другом месте иных условий жизни, или найдите себе товарищей и создайте новую общину, основанную на новых началах. Что же касается до нас, то мы предпочитаем наши».

Вот как могло бы поступить коммунистическое общество, если бы число тунеядцев сделалось в нём так велико, что от них пришлось бы защищаться.

Но мы сильно сомневаемся, чтобы эта опасность грозила обществу, действительно основанному на полной свободе личности. В самом деле, несмотря на то поощрение лености, которое создаётся теперь частной собственностью, действительно ленивые люди, если только они не больные, встречаются сравнительно редко.

В рабочей среде очень часто говорится, что буржуа — бездельники: такие действительно бывают, но в сущности они являются исключением. Напротив, в каждом промышленном предприятии всегда можно найти одного или нескольких буржуа, которые очень много работают. Правда, что они в большинстве случаев пользуются своим привилегированным положением для того, чтобы взять на себя наименее тяжёлую работу, и окружают себя такими благоприятными условиями в отношении питания, хорошего воздуха и т. д., что работа не является для них особенно утомительной. Но ведь это — именно те условия труда, которых мы требуем для всех рабочих без исключения. Правда, что благодаря их привилегированному положению, богатые часто занимаются трудом совершенно бесполезным или даже вредным для общества. Императоры, министры, директора департаментов, директора различных фабрик, купцы, банкиры и пр. — все они принуждают себя проделывать в течение нескольких часов в день работу, которую они находят более или менее неприятной: каждый из них предпочитает свои часы досуга этому обязательному делу. И если в большинстве случаев эта работа оказывается вредной, то ведь для них она не делается от этого менее утомительной. Если буржуазии удалось победить помещичье дворянство, если ей до сих пор удаётся владычествовать над массою народа, то этим она обязана именно той энергии, с которой она делает (сознательно или бессознательно) своё вредное дело и защищает своё привилегированное положение. Если бы буржуа были действительно бездельники, то они давно уже перестали бы существовать, давно исчезли бы, как исчезли дворянчики в камзолах и на красных каблуках.

В обществе, которое потребовало бы от них всего четыре или пять часов в день полезного, приятного и гигиенично обставленного труда, они, теперешние буржуа, несомненно исполнили бы это, и несомненно не стали бы работать в таких условиях, в которых благодаря им, происходит работа теперь. Если бы Пастеру или Тиндалю довелось провести хотя бы пять часов на чистке водосточных труб, то они наверное нашли бы способ изменить обстановку этой работы так, чтобы она была нисколько не неприятнее работы в химической или бактериологической лаборатории.

Что же касается лености огромного большинства рабочих, об этом могут говорить только политико- экономы или филантропы. Поговорите об этом с каким-нибудь умным предпринимателем, — и он вам скажет,