дошли до финалов и практически их выиграли?

— Если мы победим и получим все первые места, то нас наверняка обвинят в охоте за призами.

— Наплевать мне на призы — до того посеребренного чайного сервиза и дешевого фарфора, каким торгуют в «Вулворте», я не дотронулась бы и баржевым шестом. Но если я берусь за дело, то довожу его до конца. Пусть все, и особенно эта жеманная стерва миссис Киндерсли, видят — я чего-то стою. Я пекусь о самоуважении. Я хочу показать, что мы на корабле лучшие.

— Быть может, и так, но зачем же это выпячивать?

— Потому что я хочу заявить об этом громогласно. А когда я чего-то хочу, то обычно получаю. Возможно, я сейчас немного расклеилась, но быстро приду в себя. Оглянуться не успеете, как я достигну пика формы.

— Тогда ладно. — Он неохотно ее успокоил. — Поступайте как знаете. Но мы должны сыграть в субботу, самое позднее. Вечером состоится капитанский обед, и перед началом концерта будет вручение призов. — Он поднялся. — А теперь мне пора на обход. Увидимся позже.

Пришла суббота, они приняли участие в соревнованиях, и, как предполагал Мори, победили во всех трех играх. Миссис Киндерсли и ее муж не щадили сил в палубном теннисе, но так как Дорис, пришедшая в норму, затеяла быструю агрессивную игру, они никак не дотягивали до соперников. Развязка наступила в финальном сете, когда Киндерсли замахнулся ракеткой слишком высоко, потерял равновесие и рухнул на палубу с ужасающим грохотом.

— О, будьте осторожны. — Дорис перегнулась через сетку в притворной заботе. — Вы раскачиваете корабль.

Зрителей на этот раз собралось немного, и ее замечание было встречено гнетущей тишиной. Когда же матч закончился, победителей приветствовали жиденькие аплодисменты, без всякого энтузиазма. Мори расстроился, а Дорис, у которой снова было приподнятое настроение, казалось, ничего не заметила. Как и ее родители. Они, разумеется, присутствовали на матче. Когда Мори ушел с корта, Холбрук взял его за руку и увел с собой в курительный салон.

— Я подумал, что нам с вами, доктор, нужно поболтать, — заметил он с одобрительной улыбкой, когда они заняли два кресла в тихом уголке. — Чем лучше обстановка, тем веселее пойдет беседа. Выпьете? Нет? Ну от сока-то не откажетесь. А я пропущу глоточек виски с содовой.

Когда принесли напитки, Холбрук поднял бокал:

— Ваше здоровье! А знаете, вы напоминаете меня самого в молодые годы. Я тоже был полон амбиций — работал помощником аптекаря в Бутле, готовил лекарства по рецептам безграмотных терапевтов, которые не могли отличить кислоту от щелочи. Сколько раз мне приходилось им звонить и говорить: «Доктор, вы прописали бикарбонат соды и соляную кислоту в одной и той же микстуре от живота. Если я их смешаю, то склянку разнесет на осколки». Возможно, именно подобные случаи и подсказали мне идею, что фармацевтика сулит больше денег, чем пока дает. Я подкопил немного, женился и открыл свою аптечку на Паркин-стрит. Начал с нескольких собственных фирменных рецептур «От Холбрука»: порошки от головной боли, мазь из александрийского листа, растирание при вывихах… Отлично помню это растирание, оно обошлось мне в три фартинга за бутылку, а продавал я его по шиллингу и шесть пенсов. И ведь прекрасное средство, все игроки регби им пользовались, мы до сих пор его выпускаем. Вот так я начинал, док.

Он не спеша глотнул виски и продолжил рассказывать о том, как рос и ширился его бизнес. Он не хвастал, а говорил со спокойной уверенностью северянина, создавшего чрезвычайно успешное предприятие, с помощью которого сколотил себе состояние. Холбруки теперь превратились в крупнейших производителей лекарственных средств в Соединенном Королевстве, но основные доходы они получали от продажи высокоприбыльных патентованных лекарств собственной марки — начиная от желчегонных и заканчивая таблетками от кашля.

— И не думайте о них плохо, доктор, все это первоклассные средства, я могу вам показать отзывы тысяч потребителей. Я собрал целую папку благодарственных писем, которые согрели бы вам сердце. — Холбрук доверительно кивнул и согрел себе сердце еще одним глотком. — В настоящий момент мы располагаем основной фабрикой в Бутле, дочерним предприятием в Кардиффе и большими складами в Лондоне, Ливерпуле, Глазго и Белфасте. Мы ведем огромную экспортную торговлю с Востоком, вот почему мой сын Берт сейчас открывает новые представительства и большие склады в Калькутте. Но это не все, док, — продолжал Холбрук, хитро ткнув Мори указательным пальцем. — У нас есть планы… большие планы… по расширению в Америку. Как только Берт покончит с делами в Калькутте, я отошлю его в Нью- Йорк. Он уже разведал там хороший участок под фабричную застройку. Заметьте, в Штатах это будет совсем другой бизнес. Времена меняются, и мы выходим на новый высококлассный уровень, витамины и все такое прочее. Вполне возможно, мы займемся и новыми барбитуратами. Но поверьте, за что бы мы ни взялись, нас ждет блистательный успех.

Он откинулся в кресле, достал сигару, раскурил, посопел немного и улыбнулся, поблескивая глазками.

— Таковы мои перспективы, юноша… А теперь расскажите о ваших.

— Что ж, сэр. — Мори слегка покраснел от такой прямоты. — По возвращении из этого путешествия меня ждет работа в больнице. Место хорошее, есть возможность для исследовательской деятельности… Зарплата пять сотен в год.

— Да, юноша, это хорошая работа, и, если не считать вашего теперешнего положения, довольно обычная. Но я спросил о ваших перспективах.

— Разумеется… я надеюсь на повышение…

— Какого рода повышение? Место в больнице покрупнее? Я хорошо знаком с этой сферой. На это уйдут годы. Как только попадете на службу в больницу, вы увязнете в ней на всю жизнь. А для такого умного молодого человека, как вы, с мозгами и характером, это было бы преступление.

— Я так не считаю, — сухо сказал Мори.

— А я считаю. Я не стал бы так говорить, если бы мы с женой не были о вас самого высокого мнения. А теперь послушайте… — Он стряхнул с сигары пепел. — Я не люблю ходить вокруг да около. Нам пригодился бы молодой медик вроде вас в нашем бизнесе, особенно на американском заводе. Вы занимались бы технологией, разрабатывали новые рецепты, размешали рекламу и, раз вас тянет на исследования, нашли бы себе дело в нашей новой лаборатории. Перед вами открылись бы широчайшие возможности. А нас устроил бы профессионал в руководстве. Что касается жалованья… — Он помолчал, дружелюбно поглядывая на Мори налитыми кровью глазками. — Для начала я положил бы вам полторы тысячи фунтов в год, с возможной премией и ежегодной прибавкой. Более того, я готов уже сейчас сказать, что со временем, если у нас с вами все хорошо сложится, вас ждет партнерство.

Мори, совершенно ошеломленный, даже потрясенный, избегал смотреть ему в глаза. Причина этого неожиданного предложения хоть и имела в основе здоровую коммерческую логику, на самом деле была прозрачна, как стекло в иллюминаторе, сквозь которое он сейчас в смущении рассматривал медленно плывущие облака. И Холбрук намеренно сделал ее прозрачной. Как отказаться галантно, не ранив чувства старикана, не настроив против себя все семейство, вот это была проблема. Наконец Мори произнес:

— Предложение чрезвычайно щедрое, мистер Холбрук. Я глубоко польщен, что вы такого хорошего обо мне мнения. Но я уже принял назначение… Дал слово. Я не могу его нарушить.

— Они найдут кого-нибудь другого, — легко возразил Холбрук. — Без малейших затруднений. Да что там, среди претендентов начнется настоящий ажиотаж.

Мори молчал. Он знал, стоит ему только упомянуть о скором браке, и Холбрук больше не заикнется о своем предложении. Но по какой-то непонятной причине, вероятно, из-за чрезмерной чувствительности, преувеличенной деликатности он сомневался. Он завоевал такое расположение этих достойных людей, что был не в восторге от мысли разрушить — что неминуемо должно было произойти — очень приятные и дружественные отношения. Кроме того, за все путешествие ни разу не вставал вопрос о его помолвке. Так что он не виноват, если его по ошибке приняли за свободного молодого человека — просто у него не было повода упомянуть об этом. Но если его вынудят сделать это сейчас, то такое признание прозвучит чрезвычайно странно. Он будет выглядеть абсолютным идиотом или, того хуже, они могут подумать, будто он стыдится рассказывать о Мэри. Нет, теперь, когда окончание путешествия уже не за горами, он не может выставить себя в таком невыгодном свете. Дело того не стоит. Через несколько дней Холбруки сойдут на берег, и он больше никогда их не увидит. А на обратном пути он заранее позаботится о том, чтобы сразу