– Ваша взяла. – Он нырнул обратно в машину. Эндрю последовал за ним. Чисхолм еще раз посмотрел в ту сторону, где только что брела рыженькая медсестра, и отвернулся. – Открывайте ворота! – приказал он лейтенанту.

Как ни странно, в выходной наступило лето – во всяком случае, по календарю. Вечера удлинились. Эндрю и Мадлен сидели закутанные, прихлебывали слабенький кофе и вели неспешную беседу. Перед самым исчезновением кофе из магазинов Мадлен закупила изрядный запас, но они все равно позволяли себе такое пиршество всего два-три раза в неделю. Прочитали вечернюю газету – листок бумаги с мелким текстом на обеих сторонах; дальше читать все равно было нельзя из-за сгустившихся сумерек. Включать же электричество в неслужебных помещениях разрешалось теперь только после девяти вечера.

Если не считать холода и легкого голодного подташнивания, превратившегося в постоянное ощущение, Эндрю испытывал чувство довольства и расслабленности. Здесь, в этой комнате, в обществе Мадлен, можно было забыть об агонии, в которой корчился город за пределами Пейла, и о неясном будущем, уготованном счастливчикам, оказавшимся по эту сторону его рубежей. Об этом нельзя было все время думать, иначе жизнь стала бы совершенно невыносимой.

Дэвид обещал заглянуть часов в девять. Они спокойно дожидались его в темноте. Он появился ближе к десяти.

– Хочешь, включу свет? – предложила Мадлен.

– Если он вам помешает, то лучше не надо, – сказал Дэвид.

– При свете лучше, – сказал Эндрю и поднялся с места.

Приход такого гостя был посягательством на их уединение, и ему хотелось это подчеркнуть. Дэвид заморгал от яркого света. Его лицо было изможденным; это заметила и Мадлен.

– Присядь, Дэвид, – предложила она, – я дам тебе чего-нибудь выпить.

– Как у вас с виски? – спросил он.

– Очень просто: никак. Могу предложить «кокберн». Не возражаешь?

Дэвид помотал головой.

– Вполне здравая идея. Я запас его после нашей свадьбы – когда мы вернулись из Брюсселя. Две дюжины, по двадцать семь шиллингов шесть пенсов бутылка. Сколько же их осталось?

– Точно не знаю. Дюжины полторы.

– Тогда тащи пару. Время найдется.

– Ты выглядишь утомленным, – сказала Мадлен. – Слишком много хлопот?

– Терпимо. – Он зевнул и перевел взгляд на Эндрю. – Есть свежие письма от Кэрол?

– Последнее пришло сегодня утром.

– У нее все в порядке?

Мадлен аккуратно наполнила портвейном три рюмки и принесла их в комнату на подносе. Дэвид решил произнести тост:

– За лето! Сегодня в полдень термометр на крыше министерства показывал три градуса тепла.

– Это уже кое-что, – сказал Эндрю.

– Слишком мало и слишком поздно. Ты хоть представляешь себе, как быстро убывают наши иностранные капиталовложения? Знаешь, что предпринимались попытки договориться о продаже Ираку ближневосточного имущества «Бритиш Петролеум»? Концессий, оборудования, заводов – всего?

– Грустно. Но это поможет протянуть хотя бы еще немного.

– Переговоры сорвались. Ирак больше не признает британского правительства, ибо оно не в силах осуществлять суверенитет над собственной территорией. Так что имущество присвоено без всякой компенсации – видимо, в порядке самозащиты.

– Что же теперь будет? – спокойно спросила Мадлен.

– Здесь? – Он кивнул на Эндрю. – Во-первых, Энди уже через несколько дней лишится работы.

– Почему?

– Телевидение прикроют. Слишком расточительное средство связи для территории, площадь которой ограничена Пейлом.

– А потом?

– Есть идея продержаться. Запасы провианта имеются – более значительные, чем я себе представлял. Здесь уж мы постарались. Если дело пойдет на лад и станет пригревать солнышко, придется еще, конечно, пережить следующую зиму, но потом, если повезет, может и полегчать.

– А если не пойдет на лад?

Дэвид беспомощно развел руками:

– Тогда гибель. Есть все основания опасаться, что так произойдет при любых обстоятельствах. Ребята снаружи сильно оголодали и совсем отчаялись. Боюсь загадывать, как долго военным удастся сдерживать их напор.

Немного помолчав, он продолжил:

– Я могу раздобыть для вас два билета на самолет на следующую среду. Лиссабон – Тимбукту – Лагос.