сыновья; оставалось надеяться, что счастливы.

– Где мое письмо заведующей? – спросила Кэрол.

– Кажется, где-то здесь, – ответил Робин.

– Поищи получше.

Мальчик пошарил по карманам и нашел письмо.

– Все в пятнах от ириски, – всполошилась Кэрол. – Нет, не отойдет. Оставь в этом конверте, а когда приедешь в школу, переложи в чистый.

– Она решит, что я специально вскрыл письмо, если увидит на конверте мой почерк.

– Вряд ли. Там нет ничего особенного. Просто насчет снимков.

– Заведующая – ходячий ужас, – сказал Джерими.

– Хитрющая, – пояснил Робин.

– Тогда отдайте ей испачканный ириской конверт и объясните все как есть, – предложил Эндрю.

– Это вызовет у нее еще больше подозрений, – сказал Робин. – Что ж, придется попробовать. Кажется, мы сейчас тронемся.

Кэрол подставила лицо для поцелуя. Мальчики потрясли Эндрю руку.

– Будьте молодцами, – напутствовал их Эндрю.

– И вы, – откликнулся Робин. По его лицу пробежала тень сомнения. – Наверное, лучше мы станем писать вам обоим? По отдельности?

– Можете черкнуть мне пару словечек, когда выдастся время, – сказал Эндрю. – В студию, у меня пока нет постоянного адреса.

– Ясное дело, – кивнул Робин.

– Нам повезло, что у нас такие смышленые дети, – сказал Эндрю, когда они покидали платформу.

– Да.

Он подал контролеру перронные билеты.

– Может быть, выпьем чего-нибудь, прежде чем разбежаться?

Кэрол неуверенно подняла на него глаза:

– Ну, не знаю…

– Ладно, ладно, даю слово, что не стану ничего подсыпать в твой джин.

– Хорошо, – улыбнулась она.

Идя рядом, они соблюдали точно отмеренную дистанцию: достаточно большую, но не слишком, чтобы не вызвать удивленных взглядов. Его рука время от времени касалась ее руки, и он бормотал слова извинения, думая, что проходит полезную практику в ведомстве жизненных нелепостей.

Эндрю поставил рюмки на маленький столик у двери буфета. Стол был довольно грязным, на нем громоздился поднос с использованной посудой. Рядом полная женщина громогласно призывала к порядку троих откормленных отпрысков.

– Есть ли в Британии хоть один вокзал, где бы можно было спокойно посидеть и выпить в приличной обстановке? Ненавижу вокзалы!

– Думаю, мы станем в конце концов просто друзьями, Энди, – сказала Кэрол. – Но пока слишком остра память о разрыве. Если мы будем часто видеться, ты обязательно станешь демонстрировать обиду.

– А если мы не видимся, то я будто и не обижаюсь?

– Хотя бы не показываешь обиды.

– Тут есть существенная разница?

– Я и без того буду мучить себя упреками. Может, не так настойчиво, зато я по-прежнему буду тебя уважать.

– Это крайне важно. Ты даже представить себе не можешь, до чего это важно!

– Ну вот, демонстрируешь обиду… Я эгоистка, да?

На Кэрол был голубой шерстяной костюм, под цвет глаз.

Высокий ворот закрывал шею, гладкая ткань облегала грудь.

До Эндрю донесся запах незнакомых духов – скорее всего подарок Дэвида. С каждым днем она все больше отдалялась от той жизни, какой они жили недавно вдвоем; с каждым днем возвращение становилось все более немыслимым.

– Я вижусь с Дэвидом. Вот когда, наверное, обида должна проявляться больше всего. Или ты воображаешь, что в счастливом будущем, нарисованном твоим воображением, я смогу дружить с тобой, оставив побоку твоего мужа?

– Пусть Дэвид сам разбирается с этим. Но не думаю, чтобы твоя обида стала заботить его столь же сильно, как меня. Да и ты не сможешь слишком долго глядеть на него зверем.

Эндрю был вынужден согласиться.

– Очарование беспринципности, – определил он. – Мечта всякой женщины.