тепло.
– Я постараюсь помочь тебе, – сказал Роджер.
Он не должен был давать такого обещания, ребенку никогда нельзя обещать то, что нельзя выполнить.
– Я попытаюсь помочь. Как ты себя чувствуешь?
Круглые глаза впились в него, но страх в них не пропадал.
Маленькие ручки, голые по локоть, были бледные, но крепкие. Роджер подвинул стул и сел. Было непонятно, слышит ли его мальчик. Пока Роджеру не удалось пробиться сквозь эту пелену страха.
– Слушай меня, – произнес он медленно. – Кивни головой, если ты меня слышишь. – Он сделал паузу. – Ты слышишь меня?
Он подождал, не очень надеясь на ответ. Мальчик дважды кивнул. Может быть, он наконец преодолел свой страх?
– Хорошо. Кивни, если ты понимаешь меня. Я хочу попытаться вызволить тебя отсюда. Понимаешь?
Пауза, а затем опять кивок.
– Тебя ищет много людей. Твои мать и отец и многие другие. Понимаешь?
Последовал кивок.
– Они обижают тебя, Рики? – Он хотел снять пластырь у него со рота, но прежде хотел завоевать доверие мальчика. Успеет ли он это сделать? – Они не сделали ничего плохого, Рики?
Дверь открылась, в глазах малышка опять вспыхнул страх. Роджер обернулся, а вошедший человек сказал:
– Мы пока еще не причинили ему ничего плохого. Мы не сделали ничего плохого и вам, пока. Вставайте и пойдемте со мной.
16. ВОПРОСЫ
Это был человек низкого роста, но широкоплечий, плотный и настороженный. Темные волосы зачесаны назад, лоб без морщин, круглое лицо с мелкими чертами, узкий, как у марионетки, рот, одет в брюки и рубашку, галстук сдвинут набок. Вид свежий и спокойный. Без оружия. За ним, в дверях, стоял высокий человек, тоже без оружия.
Плотный крепко схватил Роджера за руку, причинив боль. Но Роджер не сопротивлялся, все равно не поможет. Пока нет. Он не смотрел на ребенка. Его толкнули направо, в коридор, и, удерживая все той же мощной хваткой, повели. Коридор был не длинный, но широкий – хватало места для двух человек, идущих рядом.
Они прошли через распахнутую дверь, спустились по деревянным ступенькам, прошли кухню, сверкающую белыми изразцами и металлической утварью, пересекли маленькую комнату и вошли в длинную и узкую гостиную с приглушенным светом, мягкими креслами и удобной, уютной обстановкой.
В дальнем конце комнаты, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги, сидел Гиссинг. Он улыбался.
Это был Гиссинг – ошибиться Роджер не мог.
Те же темные глаза, почти незаметные брови, короткие редкие ресницы, длинное бледное лицо, острый подбородок, маленький крючковатый нос и узкий рот. Гиссинг пребывал в расслабленном состоянии, улыбался так, будто его что-то забавляет. На этот раз у него на руках были надеты хлопчатобумажные перчатки. Он не хотел оставлять отпечатков пальцев.
– Входите и садитесь, Вест, – произнес он.
Верзила толкнул Веста, но он сохранил равновесие, ухватившись за край стола, и посмотрел на Гиссинга. Кресло, повернутое спинкой к задернутому портьерой окну, находилось у противоположной стены. Роджер прошел к нему и сел. Он не стал оглядываться, но был уверен, что люди, приведшие его сюда, все еще стоят в дверях. Скоро он забыл про них. Голос Гиссинга, более приятный, чем его наружность, был спокоен и дружелюбен. Он казался даже искренним, как будто не было пытки светом и украденного ребенка.
– Принесите мистеру Весту выпить, Мак.
Мак – это Мак-Магон, который доставил мальчика на борт самолета.
Плотный человек с большим лицом и мелкими чертами вышел вперед. Роджер не заметил его за стойкой бара.
– Виски с содовой, – сказал Гиссинг. – Вы пробыли здесь не так уж долго, чтобы ваши вкусы изменились, не так ли?
– У меня остались те же вкусы, что и раньше. Я знаю, что мне нравится, а что нет, – ответил Роджер, надеясь, что его улыбка выглядит естественно.
Гиссинг захихикал:
– А вы меня не любите! Но я не сержусь. Вы ведь не тот человек, который делает глупости? На этот раз выпивка вполне доброкачественная. Не то что в отеле «Мильтон».
Итак, его пригласили сюда не для того, чтобы подсунуть отраву. Гиссинг хотел допросить его. Роджер взял стакан и сделал глоток. Можно было бы выпить все залпом и попросить еще, но он сдержался. Он поставил стакан на маленький столик, где лежали пачка сигарет и зажигалка. Закурив, он взглянул на Гиссинга:
– Ну и что же вы думаете, куда это все вас заведет?
– Туда, куда я хочу, – сказал Гиссинг и засмеялся. Контраст между его манерами и внешностью был разительный. Если бы у Роджера были завязаны глаза, то он мог бы подумать, что говорит человек обходительный и дружелюбный, развлекающийся не более предосудительными занятиями, чем исполнение модных песенок из популярных, но устаревших мюзиклов.
– Мальчик не пострадал, Вест. Его приковали к кровати и залепили рот просто для того, чтобы произвести на вас впечатление, но не тем, что сделали с ним сейчас, а тем, что еще можно сделать. Я не хочу причинять ему зла. Он же ни в чем не виноват.
– Так что вам не чужда гуманность, – сказал Роджер. – Потребуются годы, чтобы исправить то, что вы уже сделали с его психикой.
– Вы еще и психиатр, – произнес Гиссинг с сарказмом. – Я пригласил вас сюда не для того, чтобы говорить о нем. Зачем вы приехали в Нью-Йорк, Вест?
– По заданию.
– Опознать меня?
– Я не могу препятствовать вам в ваших предположениях.
– Нет, этого вы не можете. Вы не можете помешать и себе самому так думать.
Гиссинг немного изменил позу, но был все так же расслаблен, с вытянутыми ногами и руками, лежащими на подлокотниках кресла. Он не пил и не курил.
– Вы можете решать сами, как вести себя. В одном случае вам будет легко, в другом – трудно. Вы здесь по специальному заданию, чтобы найти меня. Вы работаете с Марино, и это делает вас важным человеком. Вы собираетесь сказать, что знаете все о Марино. Вам ничто не поможет, если вы не сделаете этого. Я хочу знать, как долго Марино следит за мной, кого еще он знает из моего окружения, короче говоря, я хочу знать все. Советую вам воспользоваться первой возможностью, то есть выбрать легкий путь. Если вы все расскажете, то вам не причинят вреда. Я скоро уеду, и вы не будете знать, где меня искать, – никто не будет этого знать. Вы не сможете повредить мне, а я против вас ничего не имею и не хочу причинять вам неприятностей, так же как и мальчику. Не упрямьтесь, расскажите все, что знаете о деле Шоуна, и то, что вам сообщил об этом Марино.
Роджер не отвечал.
Гиссинг продолжил, не повышая голоса:
– Я нетерпелив, и меня не обеспокоит, если вам причинят боль. Я не буду страдать, когда услышу ваши вопли и увижу ваши выкрученные и поломанные пальцы и рот, превратившийся в кровавое месиво, из которого к тому же клещами вырвут все зубы. От этого я не буду хуже спать. Было бы напрасной тратой потерять хорошего полицейского, а я не люблю напрасных трат, если их можно избежать.
Он улыбнулся и поднял руку.
