прохладу наступившего вечера. Пистолет непривычно оттягивал карман. Вест направился в Ярд, но и не подумал взять другое оружие. Он вместе со Слоаном пошел в столовую, поужинал и составил тщательный план, будто знал, что Гиссинг придет к дому.
После восьми тридцати, когда спустилась тьма, он решил зайти домой на Белл-стрит в Челси. У него было всего несколько минут, поскольку он хотел быть у «Реста», когда совсем стемнеет, но несколько минут были лучше, чем ничего. В исчезающем свете дня улица выглядела дружелюбно и нарядно. Он подъехал к дому и прошел по дорожке как раз в тот момент, когда Джанет открывала парадную дверь.
– Дорогой мой! Я не думала, что ты появишься!
– Нет мне никакой веры, – ответил Роджер. – В этом все дело.
Когда она входила в дом, он поднял голову и принюхался.
– Никаких запахов – не пахнет жареным, никаких звуков – ни магнитофона, ни телевизора. Из чего я заключаю, что моих сыновей нет дома.
Они вошли в переднюю, уютную, но немного обшарпанную комнату. Большая часть обстановки была более чем двадцатилетней давности, но в ней была своя прелесть и очарование.
– Мартин на каком-то вернисаже, там выставлены три его африканские картины, – сказала Джанет. – И Ричард звонил. Боюсь, он характером весь в отца. Работает сверх меры. Он должен отправиться на натурные съемки или что-то в этом роде. Он был возбужден.
Джанет смотрела, как Роджер наливает себе умеренную порцию виски и добавляет содовой. А у него все время было ощущение, будто она чего-то ждет.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
Они редко бывали вместе – только когда намечались какие-то необыкновенные события.
– Ничего, – ответила она.
Он, насупившись, потягивал виски.
– Ну, тогда значит… – начал он было, но внезапно вспомнил: – Боже, что я за олух! Что же ты купила?
Ее лицо просветлело.
Она купила костюм в коричнево-голубую клетку, который ей очень нравился, и купила его, безусловно, недорого. Он уже давно не видел ее такой счастливой и какое-то время смотрел на ее лицо, забыв и Шоунов, и Рики, и Марино, и даже Лиссу.
Через двадцать минут в совершенно ином настроении он вышел из машины во дворе дома с названием «Рест» и пошел под деревьями вдоль окраины садика к задней двери. Света нигде не было. Ему посигналил полицейский в штатском – в дом никто не входил. Может быть, это будет напрасная трата времени.
Он вошел с помощью ключа, изготовленного в мастерских Скотленд-Ярда по мыльному слепку, сделанному им во время последнего посещения. Используя фонарик, он вышел из кухни и обследовал комнаты. Ничего не изменилось. В вестибюле стояло вылинявшее кресло, а на дальнем конце, под лестницей, посудный шкаф, используемый как гардероб, достаточно вместительный, чтобы в нем можно было спрятаться. Даже если дверца была открыта, можно было остаться незамеченным. Он сел в кресло и взял в рот сигарету, но не закурил. Сперва он задумался о рисунках своего сына Мартина, поразмышлял о том, почему Ричард, такой настойчивый и предприимчивый, занимается целыми днями сценариями. Его мысли обратились к Джанет, затем – к Лиссе Мередит. Он начал сравнивать их внешность, манеры, но внезапно его мысли перескочили к исчезнувшему Рики и убитому Скаммелю.
Он услышал шум приближающегося автомобиля. Машина подходила все ближе и ближе. Роджер поднялся, когда она остановилась около дома.
Роджер ждал у парадной двери и, услышав шаги, спрятался в шкаф. Дверца была слегка приоткрыта. Он услышал, как ключ вставляют в замок, но не видел, кто вошел в комнату, однако шаги были мужские. Вошедший слегка кашлянул. Затем зажегся свет у входной двери, но его было недостаточно, чтобы видеть. Когда глаза привыкли к полумраку, он увидел человека среднего роста в черной шляпе и плаще более темном, чем тот, который носил человек, преследовавший его в полдень у метро на станции Хаммерсмит. Роджер приготовился к дальнейшим наблюдениям, но человек швырнул плащ и шляпу на кресло, бросил туда же перчатки и пошел в гостиную.
Человек среднего возраста с бледным лицом – это была характеристика Гиссинга. Роджер не двигался, он слушал шаги пришельца, ему почудилось клинканье стакана по стеклу. Затем произошло неожиданное – стук дерева и за ним легкое прикасание пальцев к клавишам фортепиано. Наигрывали знакомую мелодию – «Я выброшу этого мерзавца из головы». Мелодия становилась оживленнее, будто человек наслаждался своей игрой. Не останавливаясь, он начал другую модную мелодию, из фильма «Южные моря» Все было так естественно, так легко и просто, что, казалось, ничего подозрительного в этом доме быть не может.
Человек продолжал играть и даже слегка подпевал. Музыка наполнила дом. Мелодии из «Моя прекрасная леди», «Парни и куклы», затем опять «Анни, возьми свой пистолет» и «Оклахома», и все без паузы, без перерыва, будто он пришел сюда специально поиграть.
Когда же почувствовалось это зловещее дуновение?
Музыка замолкла, наступила какая-то болезненная, нереальная тишина. Послышались звуки какого-то движения, дверь в гостиную открылась – кто-то вошел. Роджер не стал закрывать дверь гардероба, но подался назад. Человек двигался в его направлении, и Роджер затаил дыхание. Он не мог видеть, что происходит, но дверца шкафа хлопнула так, будто человек, пройдя, специально хотел пошуметь. Роджера окутала темнота. Он подождал несколько секунд, затем снова немного приоткрыл дверцу и услышал журчание воды из крана и напев. Закрыв дверцу, он приложил ухо к замочной скважине и услышал, как человек прошел мимо. Подождав, когда тот дойдет до гостиной, он опять приоткрыл дверцу.
Смертельная опасность витала в воздухе. Гиссинг – был ли это Гиссинг? – заметил однажды, что дверца открыта. Не возникнет ли у него подозрения, если он увидит ее снова открытой?
Он уже, по-видимому, наигрался на фортепиано, и вокруг было тихо. Часы пробили десять. Бой был легкий, чистый и как бы дружеский. С последним ударом Роджер услышал и еще кое-что: шум мотора.
Он потянул дверцу и почти закрыл ее, оставив маленькую щелку. Все повторилось – хлопок автомобильной дверцы, потом шаги, но на этот раз раздался звонок. Появился пианист и, не глядя на шкаф, открыл парадную дверь. Он заслонял собой пришельца, но не был достаточно высок, чтобы закрыть измученное лицо Дэвида Шоуна.
Если бы даже не это лицо, резкий голос с характерной хрипотцой выдал бы Шоуна.
– Это вы человек, который выдает себя за Джека?
«Джек! – это и есть Джек Гиссинг», – подумал Роджер.
– Да, я Джек, – сказал Гиссинг.
У него был приятный и располагающий голос. Это мог быть голос того, кто звонил Шоуну на Вейвертри- роуд.
– Дэвид Шоун, я полагаю. – Легкий смех звучал издевкой. – Вы избавились от спутников из американского посольства, следовавших за вами, иначе бы мне сообщили по телефону. Так что мы можем беседовать спокойно. Входите.
Шоун вошел.
Гиссинг не был маленьким, но в сравнении с Шоуном казался карликом. Он смотрел на большого человека, обходительно улыбаясь, самоуверенно, не чувствуя себя подавленным громоздкостью Шоуна. Он закрыл дверь.
Шоун, без шляпы и пальто, в сером пиджаке, в котором был утром, со спутанными, едва причесанными волосами, с лицом, будто вырезанным из камня, смотрел на него сверху вниз.
Роджер не видел его глаз, но догадывался, какие они – горящие угли.
– Я пришел не разговаривать. Я пришел за моим сыном, – сказал он.
– И вы получите своего сына в целости и сохранности, – весело произнес Гиссинг. – Вы не должны о нем беспокоиться, мистер Шоун, но нам не следует стоять здесь.
Он повернулся и пошел в гостиную. Шоун поколебался, глядя на его спину, и пошел следом.
Роджер выскользнул из шкафа и тихо закрыл дверцу. Он прошел через комнату и пополз к гостиной, открыв дверь столовой, находившейся рядом, – наиболее быстрый путь к отступлению.
– Я сказал вам, что пришел не разговаривать, – проревел Шоун.
– Я знаю, знаю, – сказал Гиссинг, и в голосе опять прозвучали нотки смеха, как если бы гигант казался
