Первым появилось колесо. Но на нем было неудобно ездить. Все время создавалась аварийная ситуация. Сел на колесо, сделал пол-оборота — и ты под колесом. Сколько это колесо народу передавило!

И тогда придумали телегу. Чтоб на колесе удобней сидеть, а главное — не попадать под колеса.

Любое колесо катится сразу в двух направлениях, объясняла Телега.

Если верхняя часть колеса катится вперед, то нижняя катится назад. А если верхняя катится назад, то нижняя катится вперед. Между верхами и низами в колесах никогда не бывает согласия.

Но общее направление определяют верхи. Куда движутся верхи, туда и все колесо движется.

Говорят, что благими намерениями вымащивают ад, поэтому у нас все больше плохих дорог и все меньше благих намерений их отремонтировать.

— Старость города берет, а молодость взять не может, — бодрилась старая Телега. — И какие б мы ни были старые, молодость нас уже не возьмет!

Телега не щадила тех, у кого в руках бразды правления (так она иронически называла вожжи).

— С одним свернешь горы, с другим свернешь шею, — говорила она. — Но горы на месте стоят, значит, правят нами не первые, а вторые.

Наблюдая жизнь человеческую, Телега приходила к выводу, что человеку постоянно что-нибудь неохота. Неохота идти в школу, на работу, на пенсию, неохота идти в подчинение, на понижение, под сокращение. Но больше всего неохота идти на кладбище. До того неохота, что человека приходится нести.

Старая Телега возмущалась:

— Нет, вы только их послушайте! На того накатали телегу, на этого накатали телегу. А разве телегу катают? Это телега всех катает, и никакой благодарности!

Говорят, хорошо там, где нас нет, но при этом добавляют: где хорошо, там и родина. Получается, что наша родина там, где нас нет.

Вот и бегаешь по свету, ищешь, где тебя нет. Но куда ни прибежишь, всюду ты есть, и приходится бежать дальше.

Хомут — это ореол, который дается не за работу, а перед работой.

По твердому убеждению старой Телеги, государство — это та же телега, только вверх колесами. Какая уж тут езда! Населению все время хочется поставить телегу на колеса. Им кажется, что тогда бы она поехала быстрей, а главное — им бы не пришлось тащить на себе телегу.

От такой езды они уже с ног валятся. И не только от езды. Телега всю дорогу лупит их оглоблей по головам, сколько она уже народу перемолотила!

Но поставить телегу на колеса нельзя. Потому что ее колеса давно стали штурвалами. Те, которые правят телегой, стоят за штурвалами, И тем, кто тащит телегу, от этого еще тяжелей, потому что слишком много их набилось там за штурвалами. И они не позволят поставить телегу на колеса, потому что тогда они лишатся своего высокого положения. Для них штурвалы важнее, чем колеса.

Хитрый мужичок Облучок: пристроился под задом у кучера и поглядывает на всех свысока.

Кощей Бессмертный умер, но он живет в нашей памяти.

Живет — потому и бессмертный.

Как мы пытались его забыть! Говорили себе: забудем Кощея! Забвение — это смерть, убьем Кощея забвением!

Забываем, забываем…

И вдруг кто-то вспомнит — и сразу все вспомнили.

У кого-то, допустим, Кощей прикончил дедушку. И внук хочет вспомнить дедушку, а совсем не Кощея.

Внуку приятно вспоминать, как дедушка победил Идолище поганое, освободил Василису Прекрасную, как он бесстрашно шел туда, не зная куда, — извечный путь подвижников и героев.

Вот кого хочет вспомнить дедушкин внук. Доблестного борца, а вовсе не преступника и злодея.

Но тут возникает неразрешимая ситуация: того, кого убили, нужно помнить, а того, кто убил, забыть. А как его забыть? Чтобы забыть Кощея, нужно забыть дедушку. Чтобы не помнить зла, нужно не помнить добра.

Зло потому и не умирает, что к добру привязано.

И сколько бы времени ни прошло, мы всегда будем помнить идущего по стезе героев дедушку, а впереди него Кощея с устремленной вперед рукой.

И вечно будет добро шагать туда, не зная куда, а зло, устремляясь вперед, показывать ему дорогу.