и так ловко поставить в разрез ей нос сампанги, что оставалось только удивляться их замечательному умению и хладнокровию, каковые вырабатываются, конечно, только опытом и привычкой к морю еще с колыбели, — а колыбелью для них, без сомнения, была та же самая лодка. Мы было стали требовать на пристани, чтобы нам дали взрослых гребцов, как более надежных, но оказалось — нельзя: очередь, а против закона очереди, установленного самими лодочниками и строго ими соблюдаемого, ничего не поделаешь. Очередь была за лодкой двух девочек-сироток (у них недавно умер отец): и этого права уже никто не смел перебить у них. По отцу они принадлежали к корпорации лодочников, содержащих перевоз на главной городской пристани у Прайя Педдар, что против часовой башни, и по смерти его унаследовали, вместе с сампангом, все его права, как члены данной корпорации. Каждая пристань имеет здесь свою особую артель перевозчиков, со своими уставами и правилами, выработанными самостоятельно, вне участия правительственной администрации, которая ведает только числом лодок и перевозчиков каждой пристани и устанавливает для них известную таксу за конец до разных определенных пунктов. Но сверх этих, так сказать, штатных перевозчиков в Гонконге, по словам Томсона, находится более тридцати тысяч семейств, живущих в своих сампангах и существующих рыбною ловлей или перевозною службой при кораблях, стоящих на рейде.

Мы поблагодарили наших смелых лодочниц надбавкой сверх положенной таксы, чем они остались чрезвычайно довольны и проводили нас на борт поклонами и светлыми улыбками, с присовокуплением каких-то добрых напутствий и пожеланий по-китайски.

Капитан наш оказался 'любителем' тайфуна. Когда его спросили, не рискованно ли пускаться в море в такую погоду, он ответил:

— Ничего. Я даже буду рад. Мне еще не доводилось видеть настоящий ураган в Желтых морях, и было бы любопытно сравнить, таков ли он, как в океане. Конечно, — прибавил он, — очень может быть, что потеряю одного, двух матросов, но что ж из того? Судно, надеюсь, выдержит.

— Все равно умирать-то: во гробе плотски, или в море по-флотски, — пошутил при этом А. П. Новосильский. — Тайфун-то, — обратился он ко мне, — это будет почище всякого вашего сухопутного сражения.

— А что так? — отозвался я.

— А то, что там против вас люди, а у людей нервы, и более восемнадцати часов сряду никакой ваш бой без перерыва продолжаться не может, потому что никакие нервы большого напряжения не выдержат без отдыха. А тут извольте-ка бороться со стихийными силами, у которых нервов нет и которые могут трепать вас несколько суток сряду, без передышки.

— Главное — качаться, вот что скверно: с сухопутной точки зрения. — шутя заметил М. А. Поджио.

— Помиритесь на том, что и другое скверно, — продолжил я, — и сухопутный бой, и бой с тайфуном: 'оба лучше', как говорится.

— А вот увидите, тогда и судить будете, — не согласился со мной Новосильский.

По этому поводу, между прочим, припомнили страшный тайфун 1874 года, когда в одном Гонконге погибло до шести тысяч человек: сила ветра была так велика, что португальский корвет, стоявший на рейде Макао, выбросило волнами на берег и протащило по земле более двух верст, пока наконец не очутился он на боку среди рисового поля. Железные крыши летали тогда по воздуху как легкие листки бумаги, а что погибло туземных судов, джонок и сампангов, так и не считано: известно только, что обломками их были усеяны берега страны на громадном протяжении.

Во время нашего разговора капитану 'Пей-Хо' доставили с берега бюллетень, нарочно присланный начальником над портом. Бюллетень содержал в себе полученную час назад телеграмму из Манилы о том, что над этим городом пронесся вчера тайфун с ужасающей силой.

— Ну, если пронесся, стало быть нам он больше не угрожает, — порешил капитан и отдал приказ сниматься с якоря.

Направились мы восточным проходом на Тотоенгский фарватер мимо шхеристых островов и камней, один из которых, по имени Келлет, укреплен батареей на два орудия, долженствующие действовать с барбетов[75] через банк. Говорю долженствующие потому, что самых орудий здесь пока не имеется. В проходе 'Пей-Хо' ткнулся было в песок, но поправился и, что называется, 'молодецки' прошел в нескольких саженях от берега. Случилось это неподалеку от каменоломни и маленькой кумирни[76] , прислонившейся на берегу к дикому серому камню весьма почтенных размеров. В это же время густой туман спустился к воде и скрыл от нас и рейд, и город, и весь пик Виктории. В открытом море было тоже туманно и шла громадная зыбь, заставлявшая нас испытывать одновременно бортовую и килевую качку. Размахи судна порой были так сильны, что в буфете второго класса разбилась плохо закрепленная столовая посуда. К вечеру небо прояснилось, и хотя качка еще продолжалась, но погода стала уже тихою. Теперь качало только на мертвой зыби, да и та мало-помалу улеглась.

Перед закатом солнца, влево от нас открылась картина берегов Сватоу[77]. То были перспективы возвышенностей и гор, уходивших параллельными грядами внутрь страны все выше и выше, и на каждой гряде лежали свои особые воздушные краски и тоны, которые чем дальше, тем становились все легче и как бы прозрачнее. На одной из береговых высот стройная колонна маяка, озаренная с одной стороны румянцем заката.

Приближаемся к Формозскому проливу, соединяющему Южное Желтое море с Восточным Желтым.

20-го августа.

Сегодня совсем заштилило и зыбь почти улеглась. На рассвете вступили в Формозский пролив и пересекли тропик Рака. Вправо виден архипелаг Пескадорских (Рыбачьих) островов, шхеристого характера, а за ними, в серебристом тумане, голубеют высокие горы Формозы.

Сегодня первый день, что можно дышать: на палубе не жаркой, а порой даже слегка прохладно. Слава Богу, наконец-то вышли из этой ужасной тропической духоты!..

Вечером все мы долго любовались удивительною игрой фосфорического свечения воды, которая как бы горела за кормой голубовато-зеленым огнем в молочно-белой полосе пены, взбудораженной винтом. Это свечение переливалось игрою опаловых тонов на изломах ближайших к нам волн и сверкало яркими искрами на всем пространстве моря более мили в окружности. За все наше плавание сегодня только впервые достигло явление это такой выразительной силы и яркости. Говорят, что после тайфуна и вообще большого волнения, оно всегда бывает сильнее, чем после нескольких суток штилевой погоды.

21-го августа.

Полный штиль и ни малейшей зыби. Один из самых скучных дней, так как ни берегов не видно, ни встречных судов не попалось. Мы уже в Восточном Желтом море, и морская скука опять начинает свое влияние на пассажиров. Положительно она в состоянии портить людские характеры: те же самые люди, которые на берегу полны доброты и любезности, здесь, под гнетом этой монотонной скуки, как-то уходят сами в себя, угрюмо молчат и либо злятся в душе беспричинною злостью, либо предаются полной апатии. Такие часы надо просто вычеркнуть из своей жизни. Спать самое лучшее, и блажен, кто может!..

22-го августа.

Ночью шли мимо островов Чусан и Тайшан, а перед рассветом прошли между архипелагом небольших островков, носящих общее имя Чии-Сан. В шесть часов утра вступили в мутно-желтое устье Ян-цзы-Кианга и направились вверх по устью его правого рукава, известного под именем Вузунга или реки Вонг-Пу. Это последнее устье, в несколько миль шириною, извивается между очень низменными и совершенно плоскими берегами, которые на глаз обозначаются лишь узенькою темною полоской на горизонте, где местами обозначаются силуэты ничтожной древесной и кустарниковой растительности. Вероятно, вследствие такой низменности, паруса джонок, и рыбачьих сампангов, лавировавших около берегов, казались гораздо более высокими, чем бывают они в действительности.

Никогда и нигде еще не видал я такой мутной и грязной реки, как эта. И не мудрено, когда подумаешь, сколько десятков миллионов рабочего люда населяют не только берега Ян-цзы-Кианга, но и поверхность самих вод его, куда ежедневно, в течение, по крайней мере, четырех исторических тысячелетий эти десятки миллионов людей и домашних животных спускают все нечистоты своего обихода, все свое отребье и все отброски своего стола. А затем возьмите в расчет всегда подмываемые глинистые берега, подмытые кусты и