«Хуже? Что может быть хуже воскресного ритуала, во время которого я наблюдаю две несчастные пары, тем не менее осуждающие меня за то, что я до сих пор не ввязалась в подобные отношения?»

«Ну скажи им, что мы лесбиянки».

Наташа не была уверена в том, что последнюю фразу она не произнесла вслух, и оглянулась, чтобы убедиться, что никого рядом нет, а затем продолжила диалог за Анну:

«Все равно так все про нас и думают».

В первые дни совместного проживания с Анной Наташа заходила домой с некоторым удовлетворением. Она убралась отсюда, вместо того чтобы осесть с местным парнем, завести таких же детей и оставаться здесь вечно. Сегодня она вошла сюда без единой мысли, а потом как бы продолжила разговор:

«Они меня иногда так достают, что я думаю, что проще смириться и выйти замуж за первого попавшегося придурка из «Аполлона», который сделает мне предложение».

Солнца в этот воскресный день не предвиделось, но фургон «Джино» с мороженым тем не менее проехал мимо.

Девушка знала, где этот фургон остановится, хотя вокруг и не было покупателей, чтобы приветствовать его появление.

Машина подождала немного, Наташа тоже – сейчас фургон развернется и отправится снова колесить по району. Все тот же водитель и, вероятно, все тот же фургон все так же разворачивался на том же самом месте, где когда-то Наташа наблюдала его еще ребенком.

Она вновь продолжила мысленную беседу, только теперь она разговаривала сама с собой. «Я боролась с ними и их устремлениями всю свою жизнь. И я не сдамся сейчас. Мои родители прожили свой век, не имея друг с другом ничего общего. Теперь они с радостью наблюдают, как Бренда собирается совершить такую же ошибку, и от меня хотят того же».

Родительский дом выделялся на фоне соседних зданий. Когда мама с папой его купили, то словно решили оповестить об этом всех окружающих: кирпичные стены были выкрашены блестящей малиновой краской, дорожка вела к беседке, и садик стал жертвой любительского ландшафтного дизайна.

Младшая сестра Бренда со своим женихом Китом уже пришли – они сидели на диване вместе, чего никогда не случалось дома. Отец шлифовал доски, обрезки, оставшиеся после настилки новых полов в гостиной. Со свойственной ему безукоризненной точностью он сооружал какие-то детали для украшения стен. Все, что отец сотворил за время своей жизни, исключая собственный брак, он переделывал снова и снова, доводя до совершенства. Это было полезное хобби, однако оно не несло в себе никаких творческих идей.

Радость матери, оттого что ей достался рукастый муж, давно уже поблекла.

Она как раз вошла в комнату с подносом, на котором стояли четыре чашки с чаем; она раздала их детям.

А мужу своему сказала:

– Если хочешь чаю, пойди, сделай себе сам, ты, проклятый, никчемный жирный ублюдок.

Бренда, было, запротестовала, что мать бранится в присутствии ее жениха, но оказалось, что Кит, как всегда, не обратил на это внимания.

Было семь минут первого. Кит постучал по крышке часов в надежде, что они опаздывают.

– А что такого? – возмутилась в ответ мать. – Я уверена, что Кит слышал брань и похуже.

Кит действительно такое слышал. Не далее, как в прошлое воскресенье.

– Слушай, а не могла бы ты в субботу отпроситься с работы? – спросила Бренда сестру. Она задавала этот вопрос постоянно.

– Для чего?

– Прошлись бы по магазинам. Я торчу дома весь день, затем весь вечер… Ненавижу выходные!

– Нас не отпускают по субботам. Слишком много покупателей. – Наташа ждала, когда же спросят про Дерека.

Она засекла время.

– Тебе надо было пригласить Дерека сюда, – произнесла мама.

Две секунды.

Наташа смело нырнула в омут с головой и объяснила, что Дерек – это очередная ее ошибка и теперь он остался в прошлом. Она пыталась, чтобы голос ее звучал беззаботно. Собственно говоря, можно было и не напрягаться.

– Ты никогда не найдешь в «Аполлоне» кого-нибудь более или менее приличного, – заявила сестра.

– Откуда ты знаешь? – поинтересовался Кит. – Ты хоть раз была в «Аполлоне»?

Бренда поспешила ответить:

– Представь себе. До того, как встретила тебя. В те дни у меня была нормальная жизнь.

После этого Бренда и Кит обрушили друг на друга ряд обвинений, и эти выпады продолжались до тех пор, пока все не расселись за обеденным столом.

Наташин отец готовил еду каждое воскресенье, и нынешнее не было исключением, мать же гордилась своим умением сервировать стол. Она разложила еду по тарелкам всем, кроме собственного мужа. Пока он самостоятельно ухаживал за собой, а Бренда и Кит продолжали конфликтовать, используя теперь другие методы вражды – злобное ядовитое молчание, – мать прошептала Наташе на ухо:

– Тебе кто-то нужен, милая. Нет ничего хорошего в твоей независимости. Представь, что будет, когда ты состаришься и так и не найдешь себе мужчину. Как ты будешь жалеть о том, что загубила свою жизнь.

Наташа знала, что лучше промолчать, но не сдержалась:

– Загубила жизнь?

– Уже год, как ты не живешь дома. На этой неделе как раз исполнился.

А Наташе казалось, что прошло больше времени. Примерно шесть месяцев назад между матерью и дочерью вышла жестокая ссора. Наташа доказывала, что жить отдельно от родителей со своей лучшей подругой – это блестящая идея и что она абсолютно счастлива. Но теперь она готова была согласиться с мамой. И это было невыносимо.

К концу обеда в Наташе созрело решение все же поспорить с сестрой и матерью насчет смешных идеалов, которые те отстаивали.

– Вы все хотите, чтобы я остепенилась, осела, а сами живете жалкой жизнью, – вырвалось у девушки, Когда она складывала тарелки в раковину.

На нее набросились все четверо, доказывая, что она ничего не знает о настоящих серьезных отношениях – мол, это тебе не сюси-пуси, и все гладко не бывает, и надо уступать друг другу…

Побитая, словно дубинками, этими клише, Наташа отправилась домой в четыре, чувствуя себя гораздо лучше. С сегодняшнего дня жизнь станет интереснее. Надвигающееся закрытие «Аполлона» являлось необходимым пинком под зад, побуждением к принятию нового решения: отныне Наташа будет меркантильной и трезвой, расчетливой и искусной манипуляторшей. Только такое поведение можно считать разумным.

Вернувшись домой, Наташа не сказала ни слова насчет беспорядка в квартире. А глядя вечером телевизор, она даже сделала тосты с сыром и плеснула вина в бокалы – наконец прикончив бутылку, что вот уже несколько месяцев томилась в холодильнике.

– Оба-на! – сказала Анна, отвлекаясь от телевизора на свои ногти, которые она красила в зеленый. Она никак не прокомментировала подозрительно хорошее настроение подруги, словно ей вовсе не было дела. По телику шла какая-то больничная драма.

– Как прошел день? – спросила Наташа.

– Замечательно. Я все успела, черт побери.

Анна поднесла кусок сыра ко рту той же рукой, в которой была кисточка от лака для ногтей. Пришлось