вырастет такое холодное деревянное существо. Я его никогда не видела веселящимся по-молодому.

— Невозможно от него требовать, чтоб он тешился, когда нечем, — произнес референдаций. — Каждый день приходится ему слушать жалобы матери и смотреть на ее заботы о расстроенных поместьях; в доме у них терпят почти нужду. Недавно я встретил в дороге княгиню Гризельду. Ехала она в допотопном облезлом возке, лошади худые, ливреи на челяди выцветшие и устарелые. От кредиторов она не может отбиться.

— Nous en ferons quelque chose [32]! — вставила, хозяйка дома, поглядывая на супруга, который покручивал свой ус и молчал.

Женщины начали довольно откровенно говорить о князе Михаиле, каким он каждой из них казался и насколько нравился. Все почти находили его сносным, но ни наружность его, ни отборное воспитание не привлекали к нему ничьих симпатий.

Госпожа Денгоф находила его холодным и слишком несмелым:

— Много бы он выиграл, если бы смелее выступал.

— Бог мой, — прервал шутливо Морштын, — чтобы быть смелым, нужно быть сытым и чувствовать, что в кошелке полно, а у бедного князя Михаила как раз нет ни того, ни другого.

— Любомирские должны же его чем-нибудь сделать, — сказал коронный хорунжий. — Время еще не ушло, ему, ведь, самое большее лет под тридцать. В крайнем случае, он может вернуться к императорскому двору, где, как я слышал, его очень ценили, — добавил Морштын.

— Ни Любомирские, ни князь Дмитрий не допустят до этого, — шепнул хорунжий.

При упоминании о князе Дмитрии Вишневецком, с которым Собесский был почти в открытой войне, на лице его промелькнуло выражение какой-то презрительной гадливости, и разговор на этом оборвался.

Остальные гости прощались с гетманшей и гетманом, который галантно провожал дам до экипажей, говоря им любезности.

Когда он возвратился в зал, надеясь застать там жену, ее уже не было тут, и он скорым шагом пошел за нею в ее кабинет.

Мария-Казимира сидела в кресле, а вызванная ею служанка, смуглая, обветренная, некрасивая француженка с кислым выражением лица, занималась расчесыванием волос своей госпожи и приготовлением ночного туалета.

Вид Пьеретты, которую он здесь не ожидал застать, немного раздражил гетмана: при ней он не мог дать воли своей накопившейся нежности, выражающейся в ласках и поцелуях. Можно было заподозрить довольно утомленную и холодную даму в том, что она нарочно поспешила позвать служанку именно для того, чтобы держать мужа на дистанции.

Какие чувства она питала в этой фазе своей супружеской жизни к своему Ясеньку [33], о том она одна только, может быть, знала. Гетман не мог похвалиться никакими проявлениями ее нежности; напротив, всегда как-то выходило, что даже ему не разрешалось быть очень назойливым.

Вот и на этот раз Орондат не мог говорить с Астреей [34] ни о чем другом, как только об общественных событиях или же о личных делах, которые особенно интересовали пани гетманшу. И не без основания, так как все, чем Собесский владел, юридически уже принадлежало жене в силу передачи ей в собственность или в пожизненное пользование.

Следила она за этим так хорошо и напоминала об этом так настойчиво, что влюбленный Орондат должен был подчиняться, и все документы о дарении, завещании, предоставлении в пользовании были уже выполнены.

Кроме забот о себе самой, у Марии-Казимиры были еще отец, брат и сестра, о которых она также заботилась.

Гетман, который командовал войсками Речи Посполитой и вместе с примасом пользовался наибольшей властью в королевстве, покорно выслушивал приказания, какие ему давала жена. Ни одна мелочь не ускользала от ее внимания и памяти. Она повторила ему, что он должен приказать управляющему своих поместий, Вар-денскому, как отпустить арендатора калишского поместья и как воспользоваться услугами пронырливого Аарона…

Разговор затягивался. Несколько раз Пьеретта собиралась уходить, но всякий раз госпожа останавливала ее. Гетман сидел упрямо, желая дождаться, когда они останутся вдвоем.

Вдруг Мария-Казимира встала, взглянула на бронзовые часы, стоявшие на камине, зевнула несколько раз и категорически заявила служанке, что она сейчас ложится, намекая мужу, что ей желательно остаться одной.

Гетман забормотал какую-то покорную просьбу, но получил такой резкий отпор, что, не решаясь повторить ее, он подошел уже исключительно, чтобы откланяться, и при этом у него вырвался тяжелый вздох. Мария-Казимира нетерпеливо сократила свое прощание и, обращаясь к служанке повелительным тоном, поспешила к ложу, посланному под пологом. Собесский бросил на него тоскливый взгляд и замедленным шагом вышел, как изгнанный из рая.

Оживленное движение, какое царило в Варшаве в предвыборное время, почти совсем не доходило до мирного домика на Медовой улице. Отголоски его приносил с собой только князь Михаил, который и сам так мало интересовался общественными делами, что даже матери не мог приносить достаточно подробных сведений о них.

Немного апатичный, угнетенный своей бедностью и положением, которые не давали ему никакого веса, он, хотя почти ежедневно бывал у Любомирских, у Браницкого, у князя Дмитрия, но нигде не принимал участия в том, что других так сильно захватывало.

Привязанный к матери, он лишь сердился на всех, кто нарушал ее спокойствие, и тогда он выходил из себя чересчур резко, а собственно говоря, ему было безразлично, кто станет королем, и как потом переформируются те силы, которые начнут бороться между собою из-за фактической власти.

После каждого возвращения домой, он шел развлекать свою мать рассказами о том, что слышал и видел среди того мира, от которого она хотя и удалялась, но о котором все-таки хотела знать, что в нем происходит.

Так, побывав у гетманши, он тоже должен был вечером повторить княгине Гризельде обрывки тех разговоров, которые доходили до его ушей. Собесские не принадлежали к любимцам старушки, которой гетман докучал процентами и напоминаниями о неоплаченных долгах, которые лежали на владениях покойного Иеремии, и, наконец, своей явной враждебностью к князю Дмитрию и заключительной явной ссорой с ним.

Особенно не любила она 'француженку', все недостатки и черты характера которой она знала и угадывала превосходно. То влияние и значение, которое Собесские приобрели за последнее время, ее беспокоило и огорчало.

После каждого рассказа своего сына, княгиня Гризельда, хотя и не выказывала ему того, что она чувствует, сама становилась все грустнее и грустнее. Ни Любомирские, ни Вишневецкие ничего хорошего не могли ждать для себя от Собесских.

На другой день, когда князь Михаил уже давно ушел, а княгиня-мать сидела одна со своей Еленой, ведя с нею разговор, прерывающийся очень долгими паузами, вдруг послышались приближающиеся медленно чьи-то шаги от передней. Зебжидовская привстала с своего сидения, старушка подняла голову, а на пороге появился уже пожилой, но бодрый и живой мужчина, в костюме мирского духовенства, с черной пелериной на плечах… и глубоким поклоном поздоровался с княгиней, приветствуя ее обычным:

— Да будет восхваляем Иисус Христос.

Княгиня с просветлевшим лицом встала навстречу ему, а Елена, поцеловав руку, повела его к креслу, которое стояло перед столиком и обычным сиденьем хозяйки дома. Лицо ксендза не отличалось большой тонкостью черт, было выразительно и крупно очерчено, но вместе с тем, своею простотой привлекательно и симпатично. Несмотря на возраст, много жизни было в этих чертах, на которые почтенность духовного сана