— Если это для тебя важно, давай вернемся и спросим. Давай, я серьезно говорю!

Мы расхохотались.

— Ладно, — сказал я, когда мы возобновили движение. — Все равно, будь то ошибка природы или нет, мы получили от них важную информацию. Ищут, действительно, не загорелого мужчину средних лет, а четверых молодых парней. То есть здесь нам Август точно не соврал: основная версия уже не моя.

— И главное, их действительно ищут.

Дни становились заметно короче. Пока мы подъехали к повороту на Вызу, уже смеркалось. Мы все же поужинали в придорожном ресторанчике, дожидаясь полной темноты. Для нас она препятствием не будет. Перед выездом из города мы предусмотрительно нашли магазин, торгующий охранными системами, и приобрели прибор ночного видения — это как бинокль, только одноглазый.

Начался дождь. Тем лучше — не наткнемся на дачников, вышедших прогуляться по пляжу перед сном. Так и случилось — поселок казался вымершим. Таллинцы с детьми после начала учебного года перебрались в столицу, кто-то постарше уже спит, а совсем молодым в этой глухомани без дискотек и клубов делать нечего. В редких домах горел свет, кое-где сквозь окна просачивались лишь призрачные, мигающие отсветы телеэкранов.

Мы загнали свой «рено» за грузовой фургон, стоящий около магазина: и с дороги не видно, и специально не спрятан. Я достал свой флакончик с полимерным лаком, скрадывающим отпечатки пальцев. Лешка только улыбнулся. Порывшись в кармане, он достал пластмассовый аптечный пузырек и многозначительно продемонстрировал его мне. Мол, не один вы такой умный.

Дождь становился сильнее и, колотя по листьям, уже скрадывал звук шагов. Мы прошли по переулку за дачу Анны, сканируя местность сквозь прибор ночного видения, чтобы убедиться, что с тыла за ней никто не наблюдает. Должен признать, как нам честно сказал об этом продавец, в дождь эффективность прибора резко падает. Не соврал парень. Так что мы полагались в том числе и на контроль невооруженным глазом. Теоретически за домом Анны можно было следить из любой соседней дачи. Не жалея на это времени, мы понаблюдали за ними. Однако за стеклами окон не было ни подозрительных темных пятен, ни непонятных отблесков. В доме Марет, усатой соседки Анны, работал телевизор, из дачи справа доносилась оперная ария.

— «Севильский цирюльник», — определил Кудинов. — Что-то незаметен здесь нордический патриотизм.

Это он из скромности прибавил, чтобы не выпячивать свою музыкальную эрудицию.

— Это же север, здесь многие вещи не успевают вызревать, — поддержал разговор я.

С самых времен нашей молодости мы с Лешкой любим поупражняться на ровном месте. Это такой атавизм, который позволяет нам без сюсюканья проявлять дружеские чувства.

Я уже объяснил своему другу, что проще всего наблюдать за подозрительным домом Марет со второго этажа Анниной дачи, из комнаты, где за сеткой стояла подзорная труба. Надо было лишь убедиться, что в доме не оставлена засада.

Из-за зарядившего сплошной пеленой дождя видимость стала близка к нулю. Мы воспринимали внешний мир главным образом тактильно: зонтиков у нас не было, ветровки быстро промокли насквозь, а прикосновение холодной ткани к телу не лучшее ощущение. Невооруженным глазом едва можно было различить возвышение погреба, в котором я в ту ночь сидел в засаде, и темную массу дома справа. Для очистки совести мы с Кудиновым постояли минутку, прижавшись к стволу старой липы, чтобы наши силуэты не выделялись на фоне дороги.

Штакетный заборчик непреодолимой преградой не был, однако осторожность требовала, чтобы мы посмотрели на дом Анны и с фасада. Череда домов тянулась до самого пляжа, так что когда, обогнув их, мы подошли к даче, у нас уже зуб на зуб не попадал.

— У хозяйки полный шкаф разных наливок, — подбодрил я своего напарника. — Она бы нас точно угостила.

— Это ты в полиции будешь рассказывать: как мы гуляли, замерзли и забрели в пустой дом, чтобы согреться, — проворчал Кудинов.

Я остановил его рукой:

— Тихо!

В доме Марет горело окно позади дома и одно сбоку. Это, видимо, была гостиная, в которой хозяйка дома смотрела телевизор. И вот теперь сквозь занавески я увидел, как кто-то встал и пошел к двери. Силуэт был, вне всякого сомнения, мужским.

Мужчина прошел в коридор, и свет загорелся в другой комнате — в той, где на полке лежала электробритва. В ней на окнах были не сплошные шторы, а лишь доходящие до середины окна занавески. Я вспомнил: такие вышитые, бежевые, я их видел из дома Анны в зрительную трубу.

— Ну-ка приподними меня, — попросил я Лешку.

Тот обхватил меня сзади повыше колен и выпрямился. Теперь мне была видна лишь узкая полоска пола.

— Пониже, — прошипел я.

— Здесь тебе не штатив, — прошипел в ответ Лешка, слегка приседая.

Теперь в поле моего зрения попала голова вошедшего в комнату мужчины. Он был крепким, но уже сплошь седым; ему было самое малое лет шестьдесят пять. Быть сыном Марет он не мог никак.

— Ну? — прошептал Кудинов, у которого от напряжения уже тряслись ноги.

— Старушка была права, — произнес я, выскальзывая из его объятий.

Дверь дома Анны была опечатана белеющей полоской бумаги. Я нагнулся и, качнув горшок с фуксией, запустил туда руку. Пусто! Я наклонил горшок больше, но под моими пальцами были только холодные камни. Ну, понятно. Анна ведь уезжала не на полдня, а надолго. Получилось даже навсегда.

— Тс-с, — прошипел Лешка.

Я поднялся к нему на крыльцо. Мой напарник пальцем отводил край бумаги, который был приклеен к двери.

— Ты отклеил?

— Нет, так было.

Я присмотрелся. Это на самом деле была не бумага, а клейкая лента типа скотча, на лицевой стороне которой можно было писать. Там и было что-то написано типографским способом, и с обоих концов стояли печати. Край, примыкающий к двери, был аккуратно, не повреждая ленты, отклеен. Это было заметно, только если подойти вплотную.

Полиция? Да нет, зачем бы ей прятаться. А если засада? Тоже вряд ли. В этом был смысл, пока Анна была жива. Мы-то приехали сюда, чтобы понаблюдать за домом Марет. Похоже, напрасно.

— Ключа на месте нет, — сообщил я.

Лешка нажал на ручку двери и легонько толкнул ее. Дверь бесшумно приоткрылась. Я вытащил из кармана наше единственное оружие, дамский пистолетик, и вошел первым.

В доме было абсолютно темно. Мы замерли в прихожей и прислушались. Единственными звуками было поскрипывание пола под нашими ногами, а теперь все снова стихло. Но мы-то поскрипели — может, кто-то нас слышал. Нет, вроде все спокойно.

Я открыл дверцу высокого шкафчика возле двери. Карабин на месте. С ним как-то спокойнее. Я сунул пистолетик Кудинову, а сам завладел ружьем. Потом сделал Лешке знак, чтобы он проверил гостиную, и пошел дальше по коридору, застеленному разноцветной лоскутной дорожкой.

Слева была ванная. Я толкнул дверь. Два ярко-зеленых пятна в моем визире — унитаз у двери и ванна в углу. Чисто. За второй дверью — она была открыта — кухня. Я заглянул туда и замер.

На столе были все признаки прерванной трапезы. Пакеты с чипсами, открытые банки консервов, полные и откупоренные бутылки пива. Уезжавшая на неопределенное время Анна не могла оставить за собой такой бардак, да и застолье было очевидно и недвусмысленно мужским. Все-таки полицейские? Тот,