если не побоялся до меня дотронуться?

– Лузиньян, младший брат Амальрика. Еще не рыцарь: как раз и приехал, совсем недавно, чтобы заслужить тут посвящение. Он был с нами под Алеппо. Славно бился – добрая кость!

– Так посвятите его от моего имени. Надеюсь, он у нас останется, как и его брат?

– Не останется. Говорит, после посвящения сразу же поедет домой. Там у него невеста. Девица, верно, боится, как бы его у нее не отобрали: малый-то – красавец…

– А я и не заметил, каков он собой. Неужели и впрямь так хорош?

– О, не то слово! – Ибелин оценивающе присвистнул. – Редкая для мужчины наружность. Но при всем том – славный и честный юноша.

– Тем обиднее его лишиться.

– Принцессы требуют от меня невозможного! – отбивался, теряя терпение, Ренальд из Си-Дона.

Но принцессы стояли на своем.

– Вы же обещали!

– Дали слово рыцаря!

– Прошло много времени. Сейчас это уже не в счет.

– Как это не в счет? Тогда я не могла поехать из-за ребенка, потому что кормила грудью. Но мы договорились, что поедем, как только я его отлучу. Теперь я свободна. Едем!

– Вы отлучили принца? – переспросил Ренальд. – Не рано ли?

– Мужчине не следует соваться в бабские дела. Что вы в этом понимаете? Да, я отлучила малыша, потому что он кричал, не переставая.

– А теперь не кричит?

– Кричит по-прежнему, но хоть никто не говорит, будто все из-за меня. А то матушка чуть что: «Это ты виновата, это твое молоко никуда не годится, это ты за ним плохо смотришь…» Словом, и то не так, и это не этак – совсем меня заела! Так когда мы едем?

– Я уже не раз покорнейше объяснял, что никуда мы не едем – разве только с ведома короля или рыцаря Ибелина.

– Вы шутите? Ни тот, ни другой не позволят.

– Я знаю – и тем более не посмею ехать втайне от них.

– Трус! Вы их боитесь?

Ренальд покраснел, задетый за живое.

– Я не трус, просто я не могу поступить бесчестно!

Речь, как нетрудно догадаться, шла о задуманной некогда поездке на Гору Соблазна. Обе принцессы, припомнив об этой затее, загорелись желанием как можно скорее там побывать. Изабелла все больше времени проводила у своей единокровной сестры. Двор ее матери был строгий и скучный, а свадебные хлопоты Сибиллы казались такими заманчивыми; самое же главное – Онуфрий де Торон, которого не жаловала вдовствующая королева Мария Теодора Багрянородная, зато, наоборот, привечала Агнесса, встречался здесь со своей милой.

Сегодня же, как назло, Онуфрия не было: пару дней назад у него случился приступ жестокой лихорадки. Лишившись его общества, принцессы принялись тем настойчивее добиваться от Ренальда из Сидона, чтобы он сдержал данное им слово.

– Так вы не хотите сопровождать нас? – Сибилла перешла от уговоров к угрозам. – Что ж, вы еще пожалеете об этом, когда мы поедем туда одни. А мы-таки поедем – видит Бог! И нас похитят разбойники, потребуют за нас выкуп, а то еще и обесчестят – и королевство погибнет. Слышите? Королевство погибнет! Мы всем должны быть готовы послужить королевству, говорит мой брат, прокаженный. Так послужите нам! А если вы не согласитесь и с нами случится какая-нибудь беда, мы скажем, что это ваша вина. Что это вы затащили к нам старого оруженосца Готфрида Бульонского, чтобы возбудить наше любопытство, а потом совсем не по-рыцарски отказали нам в помощи.

– От двух таких своенравных сумасбродок можно ждать чего угодно, – сердито буркнул Ренальд. – Но что бы вы там ни говорили – я не поеду!

Сибилла даже заплакала с досады. Слезы не портили ее красоты. Она знала это и не старалась сдерживаться.

– О я несчастная! – причитала принцесса. – И что только у меня за жизнь! Мелочь, каприз – пусть глупый, не спорю, но и того я не могу себе позволить… Всего-то и было счастья на моем веку, что три месяца с Вильгельмом! А что впереди? Тоска… одна тоска… И ничего-то мне нельзя. Проехать полторы мили, чтобы поглядеть на старые развалины, – и то не дают!

Сибилла вытерла заплаканные глаза надушенным белым платком. Ренальд невольно представил себе подле этой юной красавицы щербатого, вечно озабоченного Ибелина и подумал, что горюет она не без причины. Не пара ей Ибелин. Бедная женщина… Растрогавшись, Ренальд стал податливее.

– Если бы можно было устроить это так, чтобы никто ни о чем не догадался! – вырвалось у него.

Радостными криками встретили сестры первый знак того, что несговорчивый рыцарь готов уступить.

– А вот и можно, можно! Мы уже все обдумали!