разгуливал по всему Дамаску, а уж охотой натешился в полную волю.
– Рыцарское слово не для нечестивых, – пробурчал в ответ Ибелин. – Ну расскажите же наконец, какие там у нас дела. Что нового при дворе? Как государь?
– Нового у нас при дворе много, вас же полгода не было… Так значит, и о смерти Монферрата вы не слыхали?
– Что вы говорите?! Быть не может! Монферрат мертв! Что случилось?
– На него свалилась скала в ущелье близ Аскалона, придавила насмерть. Есть подозрение, что рухнула она не случайно, да только попробуй докажи! Произошло это в июне месяце. Принцесса после десяти недель брака осталась вдовой, ждет ребенка. На троне опять посадить некого. Бедный король чувствует себя все хуже, еле ползает. Совет постановил выдать вдову за вас. Заняли денег на выкуп и приказали не торговаться. Пусть нехристи видят, что мы не абы кого выкупаем… Как только минует траур, справим вам свадебку… Ну как? Понравились мои новости?
– Да хранит Господь Святую землю! – глухо прошептал Ибелин.
Он не смог сказать ничего иного, настолько был потрясен услышанным.
– Новости очень и очень странные, – проговорил он наконец, сильнее обычного шепелявя от волнения. – А понравились ли, сказать трудно… Да уж не шутите ли вы? С вас станется!
– Мне такие шутки не по карману. Восемьдесят тысяч!
– Это верно, слишком дорого… Не знаю, чем я заслужил такую честь и чем я смогу за нее отблагодарить государя и совет… Но она? Она? Расскажите мне про нее!
– Сибилла? Сразу после смерти мужа с ума сходила от горя. А теперь ничего. Сидит у матери и ждет родов.
– Но за меня… за меня… согласилась выйти?…
– Кабы не согласилась, сюда бы посла с деньгами не отправляли. Все устроено.
– Согласилась… Знает бедняжка, что я ей обиды не учиню… Согласилась… Монферрат был королевских кровей, а я всего лишь простой рыцарь, но, клянусь честью, этот брак не станет для нее унижением! Я не подведу!… Да поможет мне Бог!…
– Вот и славно. Завтра мы распрощаемся с моим любезным хозяином, а послезавтра направимся в Иерусалим.
– Послезавтра? Хорошо… Только я прямо в Иерусалим не поеду, а задержусь в Раме.
– Это еще почему?
Ибелин в замешательстве стискивал руки.
– Как бы вам объяснить?… Гробом святого Лазаря клянусь! Мне… не подобает мне домогаться руки принцессы до тех пор, пока она не родит ребенка, зачатого от покойного мужа… Не хочу ей показаться навязчивым наглецом, поглядывающим на еще не остывшее ложе… Надо же дать бедняжке опомниться… Понимаете? Дело не во мне, я-то, признаюсь вам откровенно, стрелой бы к ней полетел, но не подобает, не подобает… Напишу благодарственное письмо государю, а также господам баронам, и буду ждать в Раме вызова. Окончится траур, тогда приеду.
Ренальд глядел на друга с изумлением.
– Да зачем же вам добровольно накладывать на себя этакую епитимью? И Сибилла может подумать, что вы к ней охладели…
– Я?! – выкрикнул Ибелин. – Я?! Охладел?! Она же знает, что я и кровь, и душу, и жизнь мою готов за нее положить… Знает давно… И поймет… Поймет, что я уважаю ее страдания…
Ренальд с сомнением покачал головой.
– Страдания?… Мне кажется, она давно уже отстрадалась.
– Вы ее просто не знаете! Таит горе в себе и виду старается не показать. Сердце у нее мужественное. И когда это она могла отстрадаться, если всего несколько месяцев прошло после смерти мужа? Она его так любила! Будто свет на нем клином сошелся! Меня даже замечать перестала… И вот теперь…
Он поднялся и большими шагами заходил по комнате, чтобы скрыть волнение. Ренальд следил за ним с любопытством. Ну и чудак! Все Ибелины такие. Старомодные, совестливые, ко всему относятся слишком серьезно. Дожить до таких зрелых лет и совершенно не знать женщин!
– Я бы десять лет жизни отдал, чтобы увидеть ее как можно скорее, – продолжал Ибелин, останавливаясь. – Мою… мою… нареченную невесту… Надо уважать чужую скорбь!
– Что ж, поступайте, как знаете, – равнодушно ответил Ренальд.
Глава 8
СТАНЕШЬ КОРОЛЕМ!
Год 1179 подходил к концу. Год этот, славный громкими битвами между императором Фридрихом Рыжебородым и князем Генрихом Львом, между антипапой Каликстом и папой Александром, между королем английским и королем французским, между римлянами и ломбардцами, прошел в уединенном замке Лузиньянов совершенно безмятежно, ни в чем не изменив издавна заведенного порядка.
Как в прошлую, позапрошлую и позадесятую осень двор покрывала густая липкая грязь, одолимая лишь в сапогах или деревянных башмаках. Идущие на водопой коровы бороздили ее ровными узкими тропками. Старый пастух тянул из колодца воду под пронзительный скрип журавля. Над башнями с криком кружили галки. Из людской раздавались песни девушек, сидевших за прялками. В большом зале подремывал в кресле перед камином старый хозяин в обществе борзых и легавых, уютно расположившихся вокруг. Ничего, ничего тут не изменилось, и только что прибывший из Иерусалима де Герс убеждался в этом с неописуемой радостью. Жизнь в замке текла старым руслом. По-прежнему Бог был здесь Богом, господин господином, холоп холопом. Даже скудный, как всегда, ужин, и прокисшее вино были милы старому оруженосцу, как доводы прочности жизненного устройства.
