— Ты уверен?

— Камарад! — обиделся Нхай. — Ты же знаешь, что, хотя глаз у меня только один, никто еще не мог скрыть от меня свои следы.

— Хорошо. Когда ты должен возвращаться в буш?

— Может быть, завтра, может быть, через день. Как только будут готовы люди, которых мне надо вести в отряд.

Морис тихо засмеялся:

— Надеюсь, что твоя невеста захочет видеть тебя и завтра. Тогда — здесь, в это же время.

Здесь, на вилле экономического советника ООН Мангакиса, Нхай чувствовал себя человеком значительным. Евгению было занятно наблюдать за простодушным стариком. Только когда старый Нхай заговорил о Майке Брауне и побледневшая Елена бессильно опустилась в кресло, Евгений вдруг понял, что старик-то не так уж и прост. Он прекрасно знает: Майк, Елена и Евгений хорошо знакомы. Корнев-младший не раз при Нхае вспоминал о Майке.

Но сейчас старый Нхай упорно делал вид, что всего этого не знает.

— Что с Майком? Где он теперь? — осторожно заговорил Евгений.

Елена в упор смотрела на старого ветерана. Но Нхай выдержал ее взгляд — ведь у него — задание! Он выдержал бы и не такое, но в этот момент ему на плечо тяжело легла рука его невесты — мамы Иду.

— Отвечай, ну! — грозно пробасила она, и Нхаю показалось, что блюдо мой-мой — огромных клецек из ямсовой муки — нависло над его головою.

— Да жив этот ваш… Майк Браун! — невольно вырвалось у него. — О великий Шанго, на этой земле все сошли с ума. Больше я ничего не скажу!

И великодушная мама Иду поняла его.

— Ну что вы набросились на человека! — обернулась она к молодым людям.

Потом смущенно поставила перед женихом блюдо с мой-мой, которое секунду назад, казалось, была готова обрушить на его упрямую голову.

— Угощайтесь, дорогой камарад Нхай. Это я сама приготовила, — сказала она и смущенно прикрыла толстые губы кончиком цветастого передника.

Елена и Евгений неловко переглянулись.

А в общем вечер удался на славу. Нхай, отдав должное бару Мангакиса, довольно поздно возвратился в лагерь.

За обедом Майк Браун был необычно рассеян.

Он почти физически ощущал тонкий листок бумаги, лежавший в левом кармане его куртки. Иногда ему казалось, что капитан Коста как-то странно смотрит на него, даже в обычной угрюмости майора Коррейя, мрачневшего с каждым бокалом, Майку чудилось нечто подозрительное. И Браун никак не мог решить, как поступить с запиской.

— Нашему молодому другу сегодня что-то не по себе, — донесся до сознания Майка словно издалека жизнерадостный голос крепко захмелевшего де Сильвы, — но, право же, не стоит так расстраиваться, человек жил, человек умер. Никуда от этого не уйдешь.

Широкое лицо полковника стало пунцовым, толстые чувственные губы блестели.

— Не будем думать о завтрашнем дне! Любовь сильнее смерти! Так давайте же…

Полковник резким движением оторвался от стола, его повело в сторону, и, почти падая вперед, он устремился к Мелинде.

Майк вскочил, но между вдовой Гомеша и де Сильвой уже стоял капитан Коста.

— Что! — взревел де Сильва. — С-со-сунки из контр-р-разведки!

— Браун! Уведите женщину! — ледяным голосом приказал Коста, и Майк невольно шагнул к Мелинде, прижавшейся к серой бетонной стене.

Он ожидал увидеть в ее лице страх, но глаза Мелинды были холодны, в них стыла ненависть.

— Прошу вас, сеньора, пройдем в мой… в кабинет вашего мужа… Мне нужно поговорить с вами, — вполголоса пробормотал Майк.

Он покосился через плечо: полковника держали двое — Коста и Коррейя, а он упрямо вырывался, лысина его стала пунцовой, на губах выступила пена.

В кабинете Майк предложил ей присесть. Мулатка скромно устроилась у самой двери, пододвинув стул к стене.

— Вы думаете, я испугалась, капитан?

— Он пьян, — извиняясь за то, что произошло в столовой, продолжал Майк. — Его сейчас отведут спать.

— Гомеш тоже часто напивался, — словно самой себе, спокойно, низким голосом проговорила Мелинда. — Это от страха смерти. Буш не щадит тугов, и они знают это.

Майк поймал себя на мысли, что за все эти дни в форте он, собственно, ни разу по-настоящему не разговаривал с этой женщиной: доброе утро, добрый вечер, спасибо, пожалуйста, да, нет — вот и все.

— Вы говорите так… о своем покойном муже? — Майка поразил ее тон.

— Что вы знаете о моем муже, молодой человек? — Мелинда печально улыбнулась. — И что вы знаете о жизни?

— Ну уж… — попытался скрыть свою обиду Майк. — Капитан Гомеш просил меня отправить вас и детей в буш. Такова воля покойного, и я…

— Вы молоды, Майк… — Она неожиданно назвала Брауна по имени. — Моему старшему сыну было бы столько, сколько вам. Гомеш мечтал — он станет офицером…

— Он умер? — растерялся Майк.

— Убит неделю назад в буше. Он был с «фридомфайтерами», которые громили вашу «Огненную колонну». Это и добило моего Гомеша! — четко выговаривая каждую фразу, сказала вдова.

Потрясенный, Майк глядел на женщину широко раскрытыми глазами.

— И… капитан Гомеш… как же он…

— Он ненавидел фашистов, — последовал четкий ответ.

«Гомеш — враг португальцев! Нет, не португальцев! Мелинда сказала — фашистов! Он читал о фашизме: Гитлер, Муссолини, это все в прошлом. Сейчас речь идет совсем о другом… Ведь, если Гомеш одобрял… сам послал своего сына в буш, значит…» — Голова шла кругом. Майк поймал себя на том, что почти не слушал, о чем говорит Мелинда. Только осмыслил последние фразы:

— …детей я уже отправила в буш. Но сама я отсюда не уйду…

Она выжидающе смотрела на Майка. Юноша закусил губу.

— Туги… — Майк произнес это слово впервые, превозмогая себя. — Туги знают, чем вы здесь занимаетесь. У них есть люди в штабе Кэндала. Мне говорил Фрэнк Рохо.

Мелинда спокойно кивнула:

— Мне известно это.

— Вам надо уходить. Немедленно. Вас не трогали, пока был жив ваш муж. Уходите же, скорее! — Майк просил, почти умолял.

— Я не имею права. Когда-нибудь вы это поймете… сеньор команданте!

Мелинда поднялась со стула, аккуратно расправила складки своей широкой и длинной вдовьей юбки. Лишь в тот момент, когда дверь за нею закрылась, Майк вспомнил: записка в кармане куртки! Ведь именно об этом он хотел поговорить с Мелиндой…

Майк кинулся к двери, но у самого порога почти столкнулся с капитаном Коста.