— Мы пойдем сами, — хмуро согласился Корнев.

Майк молчал. Он был в полном смятении. Что делать? Как себя вести?.. Если бы он только знал, за кем Рохо охотится!.. Он ни за что бы не отправился в форт № 7, не подчинился бы приказу генерала ди Ногейры. Или остался бы в форте с капитаном Гомешом… Или… Он готов был на все, лишь бы не было вот этой встречи в буше…

Откуда-то издалека донесся переливчатый посвист лесной птицы. Ей ответила другая, поближе. Потом еще и еще. Птицы приближались, перекликались. И Майк увидел, как Рохо насторожился. Охотник рукой очертил круг по воздуху — и «десперадос» мгновенно растворились в зарослях.

— Лежать! — почти шепотом, но так властно приказал Рохо, что Корнев и Мангакис, переглянувшись, мгновенно опустились на траву.

Посвистывание птиц прекратилось. Прошло минут десять-пятнадцать… Потом где-то рядом захрюкал кабан. Рохо облегченно вздохнул, опустил автомат, который держал на изготовку, и тут же из кустов на поляну вышли двое: «отчаянный», а с ним незнакомец с охотничьим мушкетом; на поясе — мешочки для самодельных пуль и рога антилоп, куда обычно насыпался порох.

Майк опешил, увидев его… Да, это был сержант Аде, вернее, капитан Морис — человек, погубивший десант, предавший наемников и… отпустивший его, Майка…

Капитан Морис тоже узнал его. Майку даже показалось, что он подал знак — чуть двинул бровью. На лице юноши отразилось смятение. Но Фрэнк Рохо понял его по-своему:

— Это свои, капитан. Можете встать, джентльмены. Прошу извинить за мой резкий приказ, но… — Рохо с добродушной улыбкой развел руками. — …мы на войне.

«Только бы Корнев и Мангакис не выдали Аде! Только бы не показали, что знают его!» — Майк поймал себя на этой мысли и… испугался ее: он сделал выбор! Непроизвольно, сейчас. И Рохо, Великий Охотник — отныне…

Аде вынул из-за пазухи круглую гранату с привязанным к ней листком и молча протянул Рохо. Тот отвязал бумажку и вернул гранату.

Охотник прочел записку раз, другой, недовольно поморщился, потом задумался.

— К сожалению, нам придется задержаться здесь, джентльмены. Часа на два-три. Но зато у меня для вас будет приятный сюрприз: через два-три часа здесь будут ваши…

Он не кончил фразы и многозначительно усмехнулся.

…Этим трем часам, казалось, не будет конца.

Фрэнк Рохо чувствовал себя не в своей тарелке. Порою он был уже близок к тому, чтобы отдать приказ уходить, уходить, как можно скорее, оставляя позади себя заслоны, которым уже вряд ли суждено будет вернуться в форт. Но что-то мешало ему отдать этот приказ…

И нестерпимо болела нога — эти дикари набивали стволы своих допотопных мушкетов черт знает какой дрянью!.. Прошлой ночью, дождавшись, когда Майк уснет, он внимательно осмотрел рану: подозрительная краснота расползлась вокруг нее, но, если к вечеру они будут в форте, ногу, пожалуй, еще удастся спасти. Правда, и там нет врача. Толстуха Мелинда — всего лишь медицинская сестра; она давно уже пользует раненых и больных обитателей форта и, конечно же, набила руку на таких ранах. Наверняка ей помогает какой-нибудь местный колдун, знаток трав, неизвестных европейцам, а травы эти бесценны!

Мелинда… Фрэнк Рохо думал о ней со смешанным чувством: она, именно она лечит португальских солдат, и она же… да, ее подозревают в связях с мятежниками, и, видимо, не зря…

Но кто с ними здесь не связан!.. Здесь враг на каждом шагу, за каждым деревом, за каждым кустом, здесь каждая деревня — притон мятежников! И сам генерал ди Ногейра уже готов вести с ними переговоры, но только не с Кэндалом, только не с этим красным.

Что ж, может быть, генерал и прав. Во всяком случае, он уже что-то предпринимает, чтобы убрать Кэндала, в штабе мятежников у него есть свои люди. Именно они помогли провести эту операцию, именно они вовремя предупредили о шальной выходке идущих сюда ребят, задумавших освобождать своих родителей! Рохо усмехнулся. Конечно, вся их затея наивна. Но здесь, в Африке, он привык к тому, что самые наивные планы порою гораздо ближе к осуществлению, чем хитроумные операции, тщательно подготовленные дипломированными специалистами.

Африка! Он любит ее! Здесь каждый шаг — неизведанное, каждый день — открытие. Здесь нет иных законов, кроме закона сильнейшего, и если сильнейший ты — ты свободен от всего, что противно твоей воле!

…Он приказал увести с поляны пленников. В другое время словесная дуэль с ними доставила бы даже удовольствие: все-таки это были люди одной с ним цивилизации, но теперь сносить их колкости не было душевных сил. Пусть их охраняет капитан Браун — этот наивный мальчик. Когда-то таким же был и он, Фрэнк Рохо, но жизнь сделала его тем, кем должен быть белый человек в буше… А мальчику даже полезно общение со старыми знакомыми в такой деликатной ситуации… Что ж, именно так и формируется характер! А уж «десперадос» позаботятся, чтобы Брауну не пришла в голову какая-нибудь глупость…

Лишь одному приказал он остаться на поляне — рослому парню, принесшему весть «оттуда». Не дай бог, если его вдруг заденет шальная пуля! Генералу не так-то легко было подобрать среди черномазых верных людей — их у него единицы, и, что делать, их приходится ценить.

Да и здоровяк-парень, пожалуй, подходит для того, чтобы тащить его на своих плечах…

…Ружейный залп грянул неожиданно, хотя минуту назад где-то в стороне уже стучали автоматы, грохали гранаты — тогда «отчаянные» лишь насторожились. А теперь… «Десперадос», выделенные Майку для охраны пленников, мгновенно бросились, кто за деревья, кто на землю и словно провалились.

Корнев и Мангакис лежали рядом с Майком, не отрывая голов от земли. Пули с резким свистом неслись над ними, казалось, сплошным, нескончаемым потоком, глухо врезались в стволы деревьев, обрушивая ветки и вороха листьев. Коротко били автоматы. Деловито работали пулеметы — их Майк насчитал четыре. Не хватало только обычных для партизанских атак минометов и базук. «А введи они их сейчас в дело — и ни один из „отчаянных“ не уйдет живым из этого „мешка“», — со странным спокойствием подумал Майк.

— Живы? — силясь перекричать грохот, спросил он пленников.

— Пока жив, — отозвался Мангакис. — Дело привычное! А как ты, Никос?

Корнев ответил не сразу:

— А мне… кажется, попало… в ногу…

Он ответил спокойно, но, в голосе слышалось удивление, словно он не верил, что такое может приключиться с ним, с Корневым: ведь одно писать о других, как не раз писал он о раненых и убитых «бойцах свободы» в своих очерках для московской газеты, а другое… ты сам.

— Сейчас посмотрим… Браун, дайте индивидуальный пакет! — Мангакис протянул руку, и Майк достал из кармана и поспешно вложил в нее маленькую подушечку.

Грек отполз назад, ловко, умело прижимаясь к земле. Потом послышался треск разрываемой ткани и легкий стон Корнева…

Внезапно стрельба прекратилась. «Десперадос» удивленно приподняли головы. А из чащи, многократно усиленный мегафоном, зарокотал чей-то бас. Человек говорил на местном языке, повторяя каждую фразу по три раза. И когда он кончил, Майк с удивлением увидел, как «десперадос» поднялись и, пригибаясь, перебегая от дерева к дереву, стали отступать в чащу…

Мегафон заговорил опять — на этот раз на ломаном английском языке.

— Мистер Корнев, мистер Мангакис! Говорит командование седьмой освобожденной зоны. «Огненная колонна» окружена. Мы предложили «десперадос» жизнь, если они уйдут, не причинив вам вреда.