Я улыбнулся своей наивной вере в возможность справедливого исхода. Не тот век! Кровожадный Иван Грозный многим пример подал, как «суд» вершить – малюты скуратовы на Руси в большой силе!

Видимо, мою горькую усмешку эти изверги восприняли как вызов, и это разозлило подьячего. Он дал знак амбалам, и один из них врезал мне в ухо здоровенным кулачищем. Я, как пушинка, отлетел к стене. Из глаз сыпались искры, комната качалась, в ухе звенело. Если они начнут меня бить вдвоём, то мне и до дыбы не дожить.

Сколько раз я смотрел смерти в лицо…

Память бросила меня в первые дни в этом времени, в лето 1571-го, когда я, голодный и оборванный, на рязанском рынке загородил собой несчастную девушку от обнаглевших опричников. Я с гордостью вспомнил, как смог, безоружный, одолеть двух наглецов, в окружении застывшей от страха толпы. Мой счёт нежитям, которым я помог предстать перед Судиёй, был открыт… Тогда мой дух крепила немая солидарность отчаявшегося рязанского люда, поддержавшего меня – кто как мог.

Я не боялся смерти в открытой схватке, на людях – ни тогда, ни потом, когда судьба сводила меня с лихими людьми.

А здесь, в каменном мешке, меня ждала позорная смерть. От страха расстаться с жизнью в бесчестии всё холодело внутри. Обольют лжой перед Ксандром, Велимиром… Во мне вскипала жажда сопротивления злу, я не хотел быть перемолотым в безжалостной «мясорубке» инквизиторов Разбойного приказа, которым было с кого пример брать – о кровожадности самого царя Ивана легенды ходили…

Где мой всесильный покровитель – «око государево» – надменный Демьян Акинфиевич? Я давно внушил ему мысль, что моя смерть не останется без последствий. Для него… Или в неведении пребывает городской правитель? Как бы не стало поздно…

А дальше случилось совсем невероятное… Вот и не верь индусам, которые утверждают, что в критические минуты мысль может материализоваться…

В коридоре раздался топот ног, дверь от резкого удара распахнулась. Подьячий вскочил было, открыв рот для ругани, но лицо его вдруг приняло подобострастное выражение.

Я повернул голову и обомлел – наместник! Сам, собственной персоной!

– Что тут происходит? – прорычал наместник.

Он бесцеремонно подошёл к столу, оттолкнув в сторону побелевшего подьячего, который так и остался стоять с раскрытым ртом, уселся в его кресло, смахнув рукой бумаги на пол.

– Вот, татя задержали, убил на дороге из пистоля боярина Сорокина, у него и сообщник есть.

– Это кто тать? Вот он? – наместник ткнул в меня пальцем.

– Он, – неуверенно подтвердил подьячий. В его службе появление наместника в Разбойном приказе было впервые, и в мозгу забрезжило понимание, что он сделал что-то не так.

– Кожин, встань, расскажи – как было дело.

Я с трудом поднялся, в голове ещё шумело. Подьячий услужливо подставил табурет. Наместник кивнул. Я уселся и подробно рассказал о событиях на Суздальской дороге.

– Где боярский сын?

Подьячий махнул рукой, и амбал притащил Андрея. Я с трудом его узнал – лицо распухло от побоев, рубаха была в крови.

– Он правду говорит? Расскажи, что сам видел, – повелел наместник.

Андрей медленно, кривясь от боли в разбитых губах, коротко пересказал об обстоятельствах убийства боярина: обнаруженном трупе возницы и последующей погоне за убийцами, сопротивлении вооружённого незнакомца и моём выстреле в него, возке с боярыней Матвеевой.

– Боярыню нашли?

– Нет ещё, – проблеял испуганно подьячий.

– На кол посажу! – проревел наместник. – Плохо работаешь! Невиновного обвиняешь!

Подьячий втянул голову в плечи. Один из амбалов попытался вдоль стены подойти к двери, но наткнулся на воина из свиты наместника.

– Дьяка ко мне, немедля!

Воин кивнул и вышел.

На подьячего было жалко смотреть. Лицо бледное, весь мокрый от пота. Амбалы тоже переминались с ноги на ногу, их глаза бегали. Похоже, они начали осознавать, что переусердствовали, и над ними сгущаются тучи. Наместник – царь и Бог в городе в одном лице, от имени государя может казнить и миловать его подданных и отвечать будет только перед ним одним.

Воины втолкнули дьяка. Был он слегка пьян, слегка помят. По-моему, воины перестарались, когда тащили его сюда – вон, даже ворот у кафтана слегка надорван.

– Так-то твои люди службу несут? Невиновного человека обвиняют в злодействе! Даже видаков не спросили!

Дьяк, видимо, был не в курсе всех дел подьячего, и потому растерянно пробормотал:

– Я самолично разберусь, доложу.

– Я уже сам разобрался. Кожина и сына боярского, Андрея, освободить, вещи вернуть. Холоп боярина Сорокина, непотребства на дороге чинившего, где?

– В подвале, – едва слышно сказал подьячий.

– На дыбу его, да поджарить – пусть всё расскажет, и тогда повесить всенародно.

– А с подьячим что? – осторожно спросил дьяк.

Вероятно, наместник уже отошёл от гнева, потому как брезгливо посмотрел на замершего от ужаса подьячего и заговорил, как бы размышляя вслух.

– Медведями нешто потравить?

У подьячего глаза стали с кулак, челюсть мелко задрожала.

– Или псами цепными? – продолжил Демьян размышления вслух.

Я уже понимал, что он забавляется на свой манер. Воины из его свиты ухмылялись, но подьячий их ухмылки воспринял как зловещее предвкушение кровавой оргии. Он обмочился со страху, упал на колени и пополз к наместнику:

– Батюшка! Не казни, что хочешь за ради тебя сделаю!

Подьячий разрыдался.

Демьян поднялся с кресла и ткнул сапогом подьячего.

– У тебя что, в приказе все такие служаки? Высечь его – пятьдесят плетей – и выгнать из приказа.

Подьячий от радости кинулся целовать сапоги Демьяну.

– Чего встали? Где сумка с инструментами, оружие и лошадь лекаря? Быстро, а то сам плетей отведаешь.

Дьяк и амбалы кинулись к двери одновременно, столкнулись в дверном проёме, едва протиснулись и выбежали, топоча сапогами в коридоре.

Демьян улыбнулся.

– Боярина Татищева благодари. Он ко мне вчера заявился, шумел сильно. Мы с ним вместе не в одной сече были, как я мог его не принять? Он и рассказал о твоей беде, да поведал о возке с боярыней Матвеевой. Я ведь ни мгновения ни сомневался в том, что ты невиновен. Вот с утра – сразу сюда.

– Спасибо, Демьян Акинфиевич.

– Долг платежом красен, Юрий.

А дьяка всё не было. Не привыкший долго ждать, наместник рявкнул:

– Эй, где вы там, чего телитесь? Или воинам плётки приготовить?

В комнату вбежал запыхавшийся дьяк.

– Не изволь беспокоиться, Демьян Акинфиевич. Обе лошади готовы, вещи к сёдлам приторочены.

– Ну, веди.

Все пошли в коридор, в комнате оставался только опальный подьячий. Я специально замешкался и, когда выходил, c силой сапогом врезал ему в под дых:

– Собака!

Удар был сильным – таким можно и печень разорвать, но мне его было совсем не жаль.

Из ворот Разбойного приказа мы выехали длинной кавалькадой и направились во двор к наместнику. Я ехал на полкорпуса позади лошади Демьяна, соблюдая местные традиции.

Демьян полуобернулся ко мне:

– Пистоль – не боярское оружие, из него только стрельцы палят. А попадись ты боярину Сорокину с сабелькой, зарубил бы он тебя.

– Ой ли, Демьян Акинфиевич! Ещё неизвестно – кто кого.

Зыркнул на меня Демьян, промолчал, а когда въехали к нему во двор, да слуги приняли лошадей, в дом не поспешил.

– Ты, – он ткнул пальцем в одного из своих воинов и показал на меня. – Покажи, на что способен, только смотри – не до смерти.

Делать нечего – надо принимать вызов. Снова наместнику захотелось то ли потешиться, то ли поучить меня.

Я обнажил трофейную саблю, сделал ею несколько взмахов, привыкая к балансу и хвату чужого оружия. А неплохая сабелька была у боярина!

Демьян махнул рукой, дав сигнал к началу поединка.

Воин кинулся на меня, сабли столкнулись, издав звон. Мы закружились вокруг друг друга. Возле нас образовался круг.

Впереди стояли Демьян, Андрей, толпились воины из свиты, подошли поглазеть слуги из дома – всем было интересно наблюдать за схваткой опытного воина и лекаря с разукрашенным синяками лицом.

Воин опять напал, я снова отбил его удар.

Противник мой внезапно перебросил саблю в левую руку и прыгнул на меня. Меня спасла только моя реакция – я вовремя успел отклониться в сторону, и сабля только рассекла рукав кафтана.

Толпа зрителей взревела от восторга. Да, не простого воина выставил Демьян. Потешиться надо мной хотел, видимо. Ну, будет вам потеха!

Я выдернул из ножен нож и силой запустил его ручкой вперёд, в лоб противнику. Угодил точно, он ещё после прыжка не успел твёрдо встать на ноги.

Я упал на землю перед ним и провёл саблей по штанине с внутренней стороны бедра, вспоров её, даже кожу слегка оцарапал. Остановив саблю у чресел, спросил:

– Продолжать?

Воин оторопело смотрел вниз, на саблю между своих ног и боялся шевельнуться.

Остановив поединок, Демьян захохотал:

– Уел! Молодца! Не был бы лекарем, в свою сотню бы взял! Пошли в трапезную!

Демьян и я направились к дому. На ступенях он обернулся, сказал Андрею:

– А ты чего стоишь? Особого приглашения ждешь?

Андрей пошёл за нами, а воины стали заводить коней в конюшню, по дороге оживлённо обсуждая острые моменты поединка и похлопывая по спине незадачливого ратника.

В сенях меня с Андреем ждал большой медный таз с водой, подготовленный заботливыми дворовыми слугами, стояли девки с кусками белой ткани. С трудом мы омыли побитые лица, смывая запекшуюся кровь и грязь. Андрей морщился, но терпел, когда вода попадала на раны – надолго запомнится негостеприимный прием в приказе и смрад узилища. Я сжимал зубы,