Невеста плачет, спрятав лицо.
Некто: Вот мудак, а...
Другой некто: Совсем крыша уехала.
Третий некто: Да ладно вам. Он просто никак в себя не придет.
Некто: А сколько уже?
Другой некто: Месяца три как ушла.
Третий некто: И где она?
Некто: Не знаю. Говорят, нашла себе какого-то мужика.
Другой некто: А он?
Некто: А он один. Пьет, как лошадь.
Другой некто: Жаль мужика.
Третий некто: Сам виноват.
Некто: Тоже верно.
Другой некто: Мужик всегда виноват. И когда уходит, когда остается...
Черный кадр
Ранний фрагмент записей из магазина:
Он: Вы думаете, это то, что надо?
Продавщица: Смотря для чего вам нужна камера.
Он: Я собираюсь снимать свадьбы.
Продавщица: Идеально. Лучшее качество за такую цену. За три-четыре свадьбы она окупится.
Он лежит у себя в комнате на кровати, отвернувшись лицом к стене и свернувшись калачиком. Камера в руках у Илюнчика. Мы узнаем об этом по его первой реплике.
Илюнчик: Как думаешь, жив?
Петрович: Скорее жив, чем мертв.
Илюнчик: Может, ему пятки пощекотать. Слышь, Андрюшок! Может, тебе пятки пощекотать?
Петрович: Или водки налить.
Илюнчик: Или водки налить.
Петрович: Даже на водку не реагирует.
Илюнчик: Значит, и вправду помер.
Петрович: Ничего. Он просто еще не знает, кого мы ему привели...
Он оборачивается, но выражение надежды на его лице мгновенно гаснет.
Илюнчик: Знакомься: это Светик.
Петрович: Или Ленчик.
Илюнчик: Да вы уже знакомы. Только в прошлый раз она у нас была скатертью-самобранкой.
Ляля: На самом деле я – Настя.
Петрович: Слышь, Андрюш? Мы тебе Настю привели.
Он: Зачем?
Илюнчик: Настя, объясни этому идиоту, зачем мы тебя привели. У меня язык не поворачивается.
Настя: Я могу с тобой пожить. Хочешь?
Он: Зачем?
Настя: Я умею вкусно готовить. Хочешь, в духовке шашлык сделаю. Сказка будет, а не шашлык.
Он: Ты умеешь рассказывать сказки?
Настя: Не знаю. Могу попробовать.
Он: Тогда останься.
Петрович: А мы пойдем.
Илюнчик: Да. Петровича жена ждет. Он теперь женатый, если ты еще не в курсе.
Он: Я в курсе. Ты меня прости ради бога, ладно... За свадьбу.
Петрович: Ты не у меня прощения проси, а у жены.
Он: Я попрошу.
Илюнчик: Он попросит. Он хороший. Правда, Настя?
Настя: Да. Он хороший. Он мне еще в прошлый раз понравился. Жалко, что все так получилось.
Илюнчик: Ладно, нам пора. Камеру оставить?
Он: Оставляй.
Камера снова у него в руках. Настя, полураздетая, лежит на столе. Камера не опускается ниже ее торса, но по толчкам легко догадаться, что происходит «ниже ватерлинии». На глазах девушки – повязка.
Настя: Идет Иванушка, и сушняк его одолевает... Видит – а на земле след от коровьего копытца... ооох... Только он собрался из него воды испить... А тут голос Аленушки ему мерещится... Не пей, мол, Иванушка, из коровьего копытца... Станешь ты бычарой позорным... ох... Идет он дальше, а там – след от козьего копытца... Алена – тут как тут... Не стОит, говорит, Иванушка... Станешь козлом вонючим... Идет он дальше... Смотрит – опять след. Вроде и копыто, а не коровье, и не козье, и не лошадиное... (темп убыстряется, ее возбуждение мешает ей говорить) Он наклоняется, а сам о... о... одним ухом слушает... Что ему Алена скажет... А она молчит. Он говорит: Алена, в натуре, дай наводку, пить или не пить... А она... Оооох... Говорит, сам решай. Тут сам черт протопал... Поэтому и след – женский... Ох... Все... Больше не могу-у-у... (закусывает руку, чтобы не заорать)
Камера идет по долгому больничному коридору. Останавливается у одной из палат. Дверь открывается, камера заходит внутрь. Мы видим обычную палату. Все койки заняты колоритными травматическими больными. На одной из коек лежит Он. Выглядит плохо, рука – в гипсе, безжизненно висит на шейной повязке. Он молча смотрит в камеру, пока та приближается и как бы усаживается рядом с ним. И после того, как камера успокоилась, он не говорит ни звука. Только смотрит.
Потом мы слышим Ее голос.
Она: Привет.
Он: Привет.
Она: Я принесла мандарины. Ты их еще не разлюбил?
Он: Нет. Я их никогда не разлюблю.
Она: Как это случилось?
Он: Синдром Анны Карениной. Только мужикам полагается не поезд, а обычная машина.
Она: Это правда?
Он: Нет.
Она: Так что же случилось?
Он: Ничего. Какой-то мудак выехал на тротуар – и все.
Она: Ты был пьяный?
Он: Нет.
Она: А он?
Он: Тоже нет.
Она: Что у тебя с рукой?
Он: Ничего. Через пару месяцев смогу снова ковыряться в носу.
Она: А если серьезно?
Он: Не знаю. Говорят, что нужна операция.
Она: А потом?
Он: А потом они и сами не знают. Зачем ты здесь?
Она: Тут мое место. Поняла, как только узнала.
Он: Это ведь не возвращение?
Она: Не знаю. Тебе решать.
Он: Ты сказала много слов. Мне нужно от тебя только три.
Она: У меня их нет.
Он: Я лежу на дне. У меня нет денег. Моя жена ушла вместе с моим ребенком. У меня сломана рука, и вряд ли я смогу когда нибудь снова нормально играть на гитаре. Ко всему прочему, я знаю, что во всем случившемся виноват сам. И вот приходишь ты и говоришь, что у тебя нет тех трех слов, которые могли бы меня вытащить из всего этого говна. Поэтому я спрошу еще раз. Зачем ты здесь?
Она: А я еще раз отвечу. Тут мое место.
Он: Нет. Это моя территория. Уходи.
Она: Я вернулась домой. Вместе с Мышом.
Он: Это невозможно. Там теперь живет Настя.
Она: Уже не живет. Я вернулась домой и буду ждать тебя.
