– Нет уж... Думаю, его можно узнать, полистав корешки штрафов у любого копа от Фриско до Яблока.
– Это было неплохо, парень. Только штрафов с меня не берут.
– Догадываюсь.
– Правильно догадываешься.
– Как же вы говорите, ведя машину?
– Кто тебе сказал, что я за рулем? Таких, как я, без хозяина не выгуливают...
...Она повернула голову и без улыбки посмотрела на того, кого назвала Хозяином. Все ее веселье сорвалось, как шляпа на ветру, и закувыркалось в пыли за машиной. Она не любила своего нынешнего Хозяина.
...Он сидел прямо и глядел на дорогу, не обращая внимания на попутчицу. Ему нравилась шальная девка, странно было слышать ее голос в радиоприемнике. Этот голос слишком часто снился ему по ночам, чтобы теперь достаться всем в коротковолновом диапазоне. Он ощутил ревность, привычная тоска боднула в сердце, машина вильнула в сторону и выровнялась не без усилия.
Скалистые горы, эти пни одиночества, брели по обе стороны шоссе, не обращая никакого внимания на человеческих букашек...
– И что же думает ваш... э-э-э... хозяин по поводу того, что вы сейчас несете в прямом эфире? – в голосе ди-джея зазвучала надежда на подмогу.
– А мне насрать, что он думает. Наверное, ничего не думает. Иначе я давно уже была бы на обочине, не так ли?
– Не знаю, как он все это терпит. Я бы на его месте...
– И не мечтай, приятель...
– Хорошо. Передайте ему от меня привет и сожаление. Скажите, что у меня есть пара банок пива на тот день, когда он останется без вас. Мы выпьем их за ваше здоровье.
– Он передает, чтобы вы засунули эти банки себе в жопу. Right now!
– Они еще недостаточно остыли. Кстати, мы ведь говорили о жаре. Как вы с ней справляетесь?
– Ты действительно хочешь, чтобы я тебе это рассказала?
– Почему бы нет? Это лучше, чем слушать ваше хамство.
– Хорошо. Тогда закрой варежку и слушай вместе со всеми. Я вас, мальчики и девочки, плохому не научу. И не скажу ничего нового. Просто повторим старый урок.
– О’кей, я снимаю с себя полномочия ди-джея и передаю их вам. Дорогие слушатели, я впервые в жизни готов обратиться к вам с просьбой не оставаться на нашей волне. Ситуация вышла из-под контроля, но, черт меня побери, если у меня поднимется рука повесить трубку.
– Что ж, – Ее голос стал еще звонче. – Начнем. Для начала, дамы и господа, ощупайте свои хозяйства, если вы понимаете, о чем я говорю. Надеюсь, они у вас уже достаточно мокрые, хотя бы от пота, если мой сказочный голосок еще не изверг из них других выделений...
...Он по-прежнему смотрел прямо на дорогу, и жалел, что руки заняты. Выделений было уже более чем достаточно, и пота среди них было – кот наплакал. Ее голос дразнил каждую клеточку его обветренного, загорелого одиночества. Он молчал, боясь словом расплескать ощущения, и не поворачивался к попутчице, словно мог от этого обратиться в соляной столб. Зато приготовился выполнять все Ее инструкции по борьбе с жарой.
...Она, переложив телефонную трубку в левую руку, честно исполняла все то, о чем импровизировала в эфире.
– Что ж, мальчики и девочки, жара позаботилась о том, чтобы наши упражнения не стали суходрочкой. Ваши пальчики, милые девочки, и ваши ладошки, ребята, на счет «раз» должны оказаться там, где на плесени воздержания растут орхидеи восторга. Поехали! Раз! Ах, моя проказница, как давно мы не виделись!.. Целый день никто не искал жемчуг в твоей прелестной раковине! Расскажи, как жила все это время... Вижу, что плохо... Ау, милые, поговорите каждый со своей штучкой. Они это любят. Вот, моя, например. Свернулась, как ухо от предвыборных дебатов... Это не дело. Дай-ка я поглажу тебя, подруга... Эй, ди-джей, ты еще здесь?
– Да, о внебрачное дитя скандала...
– Поставь нам музыку, недотепа. Пора немного помолчать. И послушать шуршание, с которым кровь расправляет наших сонных зверей.
– Какая музыка тебе подойдет?
– Поставь Моцарта. Изрядные хиты писали в те времена, когда не носили трусов и облегчались в лохани...
– У меня нет Моцарта.
– Почему меня это не удивляет? Ты слышишь, подруга, у него нет Моцарта! Эй, все, у него нет Моцарта! Некому позаботиться о наших штучках, кроме нас самих. Что ж. Я сама спою вам песенку, и пусть ваши пальчики пустятся в пляс...
...Он резко притормозил, съехал на обочину и спустил штаны. Терпеть дальше стало невмоготу. Сквозь помехи эфира и треск собственного сердца он плавал в Ее голосе, таком близком и таком далеком, который можно потрогать, но нельзя схватить. Он схватил то, что оказалось под рукой, и, закрыв глаза, отдался наивной мелодии с простыми словами, прерывающейся на каждом такте от Ее телодвижений.
...Далеко впереди другая машина, а за ней – третья, у самого горизонта, встали на якорь. Общее безумие охватило пустынное шоссе, горы поехали в обратную сторону, калифорнийские грифы стали кругами спускаться вниз. Истекающие потом Одиночества ласкали сами себя, не обращая никакого внимания на попутчиков, которые делали то же самое. Касаясь друг друга, люди вздрагивали и отодвигались в сторону. Последние мгновения прошли в сосредоточенном, хором пыхтящем молчании. Петь было некогда. Единственным звуком стал треск радиопомех. Потом Она закричала, и все закричали вместе с ней. И грифы, сорвав резьбу своих кругов, испуганно вывинтились обратно в небо...
...После долгого молчания в эфире вновь зазвучал Ее голос. Вернее, сначала дыхание. А потом – голос.
– Не знаю, как вам, а мне жара уже по барабану...
– Мне нечего сказать... – голос ди-джея заметно дрожал. – У меня тут все линии разрываются после твоего выступления... Такая светомузыка, в глазах рябит!
– Ладно, мальчики и девочки. Остыли – и в путь. Не знаю, как вам, а мне к вечеру нужно быть на месте. Всем пока!
...Из стоящих машин еще минуту неслись бессмысленные короткие гудки. Потом моторы заурчали, пыльные монстры стали выруливать на проезжую часть.
...Она бросила трубку в бардачок, посмотрела на Хозяина и отвернулась. Ей хотелось плакать. Она не любила человека, сидящего за рулем.
...Он ехал медленно, будто не хотел покидать место странного пикника. Он так и не посмотрел в сторону своей спутницы. Ему было неприятно ее присутствие.
...Он ехал на запад в своем серебряном «Линкольне».
...Она неслась на восток в чужом черном «Шевроле».
...Они разминулись, едва не столкнувшись, и поехали дальше, каждый – своей дорогой. И только клубы горькой пыли от двух машин, обнявшись, станцевали на обочине что-то вроде короткого, на пару тактов, вальса.
Эротический этюд # 50
– То есть, от нас с тобой.
– Закрыта, а то и вообще заколочена, – констатировал Он, подергав дверь на чердак. – От бомжей.
– Да уж, хороши бомжи. В твоей хате человек двадцать разложить – раз плюнуть. И в моей человек десять протусуется без проблем.
– А чего ж мы тогда в подъезде делаем?
– Да. Чего это мы в подъезде делаем? – Он улыбнулся и прижал Ее к себе.
– Прячемся.
– Ага.
– От мороза.
– И от мороза тоже, между прочим...
Подъезд, и впрямь, был удивительно теплым. И чистым. По крайней мере, запомнился именно таким. Правда, ковров на лестнице не обещаю, да и опрятная старуха вахтерша в амплуа: «Как здоровье вашего пуделя?» не предусмотрена штатным расписанием. И пальма не глядит из кадки на уличную ель- мамзель в воротнике из натурального снега.
Словом, подъезд не из тех, а из этих. Из обычных. В которые можно запросто зайти погреться – или с другим намерением. Например, обнять друг друга и тихонько поговорить о любви. Если дома у Него слишком давно ждут невесту, а у Нее – жениха. Если в гостях у друзей принято не любить, а любиться. Если на отель не хватает денег, а на гостиницу – любви к тараканам. Остается одно.
Подъезд.
Этот городской гармонист, растянувший было лестничную трехрядку, да так и застывший, не сыграв не звука. Этот мрачнейший писатель, разложивший пустые страницы аккуратно пронумерованных дверей. Этот факир, сыгравший на водосточной дуде «подъем» для беззубых и неядовитых перил...
Подъезд...
Они долго стояли, обнявшись. Потом расцепились, чтобы присесть, и обнялись снова. Им было хорошо и на морозе, а здесь, в тепле, стало совсем здорово. Они поцеловались, в тысячный раз за сегодняшний вечер.
– У тебя холодный нос, – сказал Он. – Но все равно красивый.
– Что значит, «все равно»! – возмутилась Она. – Он просто красивый! Не красна изба пирогами, а красна носами!
– И черна глазами... И мягка губами... И сладка ушами...
Надо ли говорить, что все упомянутые органы были перецелованы с великим тщанием...
– Кстати, об ушах. Где тут выключатель громкости?
– Ты о чем?
