— Я же говорил тебе, что не лгу, — промычал Штольц. — Говорил же. Говорил.

«Рано или поздно это должно было случиться, — думал Джек. — Убийца безо всякой тяги к сопротивлению. Настолько напуганный, что немедленно готов выдать все, что знает».

Самое ужасное, что дела это не меняло.

Джек не мог верить его признаниям. И не важно, сколько Штольц упрашивал, хныкал и кричал: Джек был обязан убедиться. Хищники, подобные этому, были специалистами обмана, мастерами лжи, а их жизнь — а иногда и личность как таковая — хитроумно разработанной фальшивкой. Даже если такой хищник девять раз подряд говорит правду, нет никаких гарантий, что в десятый он не солжет. И если ему покажется, что Джек испытывает к нему жалость — даже на миг, — он не замедлит этим воспользоваться.

Тем не менее допрос не затянулся. Все убийства Штольца, кроме единственного, уже были достоянием общественности. По большому счету, он мог открыть Джеку только одно: чем именно ему насолили убитые. Печальный перечень мелких происшествий, начиная с обругавшего Штольца водителя и заканчивая кем-то, кто забыл включить сигнал поворота.

— А та проститутка, которую ты убил, чтобы пройти инициацию? — спросил Джек. — Как именно она нарушила правила движения?

— Ее мне жаль, так жаль… — всхлипнул Штольц. — Но это единственный способ. Только так я мог вступить в Стаю.

— Но зачем? Никто из них не убивал по той же причине, что и ты сам. Так с чего тебе хотеть стать членом Стаи?

Всхлипы Штольца постепенно затихли. Джек дал ему отдышаться.

— Когда ты был моложе, ты знал, что будешь делать в жизни? — выдавил Штольц.

Джек вспомнил, как впервые смастерил нечто, что готов был назвать произведением искусства.

— Да, — ответил он.

— Ну, а я не имел никакого представления. У меня не было конкретных планов или цели. Знаешь, ведь люди в большинстве своем — такие как я.

Джек молчал.

— Моя работа, моя жизнь… все это будто случилось со мной. И однажды я понял, что никому не нужен. Я незначителен. Все, что бы я ни делал, не имело значения. Мне никогда не совершить ничего выдающегося. Понять такое — смерти подобно.

— Значит, другие умерли вместо тебя?

— Все должно было быть иначе. Тот, первый, я просто хотел напугать его. Хорошенько поговорить с ним. Высказать все, что наболело. Но… он просто посмеялся надо мной.

— В общем, ты убил его. И из сострадания приколотил его собственные водительские права ему на лоб.

— Он не заслуживал этих прав! Как ты не понимаешь? Я должен был показать людям, почему этот человек расстался с жизнью. Надо было дать им понять. Иначе они посчитали бы меня обыкновенным преступником.

— Да уж, только не это. Ты ведь такой особенный, правда?

Штольц поднял взгляд. Впервые в его голосе прозвучало что-то кроме страха.

— Я никогда не был кем-то особенным, — с горечью сказал он. — Очередное лицо в толпе. Но когда я начал свою работу, все изменилось. Я добился перемен. Я сделал мир лучше.

— А остальные члены Стаи? Они что — тоже делают мир лучше?

— Они… они мои друзья. У меня ведь немного друзей.

— И ты закрываешь глаза на то, что все они — убийцы?

— Дружба — это договор, — упрямо сказал Штольц. — Ты соглашаешься не замечать чужих недостатков, а в ответ не замечают твоих собственных. Друзья не осуждают друг друга.

— Нет, только чужаков, чтобы затем убить их. Неужели ты и вправду воображаешь, что все зло на дорогах — от тех шестерых водителей, что их смерть хоть что-то изменила?

— Так и есть. Не потому, что они больше не сядут за руль, но потому, что все остальные знают почему. Люди стали вести себя иначе.

— Да, — тихо сказал Джек. — Это верно. Но ты не достиг цели. Ты не вернул людям вежливость, ты просто вселил в них страх. А в этом нет ничего хорошего, это ничему никого не учит.

Джек подался вперед с напряжением в лице.

— А знаешь, кого ты напугал больше всех? Семьи своих жертв. Невинных людей. Разве дети должны страдать из-за того, что их отец груб на дороге? Или жена?

— Я не… не хотел…

— Тебя не заботила судьба осиротевших. Тех, кто выжил. Но она заботит меня.

В руке Джека появилась узкая полоска стали. Автомобильная антенна.

— Обычно осиротевшие проходят через три стадии боли, — сказал Джек. — Первая стадия называется потрясение.

Он хлестнул антенной по лицу Штольца. Тот вскрикнул.

— На этой стадии человек переживает шок. Он с трудом концентрирует внимание, чувствует отчуждение от собственных эмоций. Он может испытывать отчаяние и ужас или спрятаться от случившегося, не верить своим глазам.

Джек нанес новый удар, размахнувшись слева. Антенна прочертила кровавую полосу на лбу Штольца.

— Не надо! — завопил Штольц.

— Следом идет стадия реакции. Человек много чего переживает — гнев, депрессию, отчуждение, чувство вины. И, разумеется, потерю — он теряет индивидуальность, самоуважение, контроль над собой. В его настроении случаются непредсказуемые скачки…

Новый удар. И еще. И еще.

— О господи, не надо, пожалуйста, зачем ты это делаешь, зачем…

— И наконец, последняя стадия: разрешение. Человек впитывает в себя боль, проникается ею. Он