– Не знаю!
– Знаешь! – От сильного рывка затылок больно стукнулся о стену, в глазах защипало. – Прости. Ты меня до белого каления доводишь, Огневушка. Я помочь тебе хочу.
Помочь? Она уже как-то отвыкла от помощи. От такой вот: злой, сильной, от которой хочется одновременно и плакать, и смеяться. Иудушкина помощь… Но другого союзника у нее нет. Только он знает про нее даже больше, чем она сама, и не боится оставаться с ней наедине. Даже отчим боится. Не признается в этом, но боится. Лия видела этот страх на дне его зрачков, в едва заметном подрагивании пальцев, в неуверенном и каком-то осторожном повороте головы. Отчим представлялся ей укротителем диких зверей: страх не показывает, но всегда начеку.
А этот… Иудушка, он не боится. И она его не боится, несмотря ни на что. И верит ему…
– Ну, будешь рассказывать? – На затылок ложится ладонь, тяжелая, нетерпеливая. Не угадаешь, чем закончится его нечаянная ласка. Может, как раньше: болью и унижением…
– Это долгая история.
Все, она решилась. Интересно, если сумасшествие поделить на двоих, его станет в два раза меньше?
– Я никуда не спешу. – Ладонь с затылка сползает на шею. Кожа от неловких касаний горит огнем, и дышать тяжело… – Тихо, Огневушка! Да не дергайся ты! – Прикосновения больше не неловкие. Иудушкины пальцы знают, что делают. Что они делают? – Вот, теперь порядок.
Как же она его сразу не почувствовала – свой медальон?! Зациклилась на чужих руках, на чужом дыхании и не поняла, что он уже с ней.
– Шнурок надо будет заменить. Я его пока просто на узел завязал.
Иудушкины глаза совсем близко: раскосые, непроницаемые, как железобетонная стена. Как же его на самом деле зовут? Александр?
– Спасибо. – Медальон жжет кожу так же, как недавно прикосновения этого… Александра.
– Ты меня не благодари, Огнеокая. – Шепот жаркий, нетерпеливый. А рук с шеи он так и не убрал. – Ты рассказывай давай.
– Что рассказывать? – Пусть бы не убирал, так ей спокойнее.
– Ладно, потом расскажешь. Время еще есть…
У него не только ладони тяжелые, он весь тяжелый. А железобетонный взгляд пошел трещинками: юркие золотистые змейки на сером фоне. Змейки светятся, гипнотизируют.
У них это однажды уже случилось. Второй раз должно быть не так страшно.
– Огневушка? – Железобетонной стены теперь нет: ни стены, ни трещинок.
– Да? – Дышать трудно, и голова кружится, но как-то приятно, по-особенному.
– Огневушка, это сейчас точно ты?
Смешной вопрос…
– Точно я.
– Ну и хорошо. – А дышать трудно из-за его губ: незнакомых и знакомых одновременно. – И смотри, чтобы больше никаких веревок… Я, знаешь ли, люблю в таком деле разнообразие. – И руки знакомые, и прикосновения. – А спину можешь поцарапать, так уж и быть…
Монгол – он сказал, что его можно так называть, – слушал очень внимательно. И взгляд его с каждым произнесенным Лией словом делался все непроницаемее. А она уже не могла остановиться, куталась в плед, дышала на озябшие ладони, рассказывала и с убийственной ясностью понимала, что поверить в такое невозможно. Она даже о мамином сумасшествии не умолчала – вынесла смертный приговор всему светлому, что между ними произошло.
Вот так, она ему все расскажет, и он уйдет. Обязательно уйдет. Губы уже почти не помнят вкус его поцелуев, а кожа почти забыла его прикосновения – спасительная амнезия.
И он забудет. Потому что невозможно жить в ее кошмарном мире и не сойти с ума. Легче забыть.
Утро наступило, когда рассказывать уже оказалось нечего. Сначала робкими солнечными зайчиками прокралось в спальню, а потом ярким лучом провело между ними разделительную полосу. Тут она со своим персональным сумасшествием, а там он – психически здоровый, случайный, почти заставивший себя забыть.
Он ушел красиво: погладил ее по волосам, улыбнулся, даже сказал несколько ничего не значащих слов.
– Огневушка, мне пора.
Да, ему пора, он и так подарил ей целую ночь. Первую ночь без страха, провалов и сладко-полынного запаха безумия, а это дорогого стоит. Только бы не расплакаться, не показать, как ей больно. Чтобы он не остался с ней из жалости. Из жалости ей не нужно…
…Ее привел в себя телефонный звонок. Звонил отчим.
– Лия, я тебя не разбудил?
– Нет, Анатолий Маркович. Я давно проснулась. – К чему говорить, что она еще даже не ложилась?
– Тот наш недавний разговор, – отчим в нерешительности помолчал, а потом продолжил: – Лия, тебе все еще нужна моя помощь?
Да, помощь ей нужна, потому что сама она уже не справляется.
– Куда мне подъехать? – Лия встала из-за стола, потерла затекшую поясницу. – К вам домой или в клинику?
– Девочка, я уже в городе, через полчаса буду у тебя. Ты согласна?
– Приезжайте. – Этого времени ей хватит, чтобы убрать в квартире, уничтожить все следы Иу… все следы Монгола.
Анатолий Маркович был, как всегда, пунктуален, оказавшись на пороге ее квартиры ровно через полчаса. Приготовления к сеансу заняли всего несколько секунд.
– Готова, Лия? Садись, – кивнул он, пододвинув стул ближе к столу.
– Это обязательно? – Лия с неприязнью посмотрела на лежащий перед ней диктофон.
– Да, чтобы после завершения сеанса можно было все проанализировать. Понимаешь? – Отчим ободряюще улыбнулся. – Обычная практика, тебе незачем беспокоиться.
– А если я наговорю лишнего?
– Лия, если ты боишься наговорить лишнего, тогда нет никакого смысла все это начинать. Наша задача – достучаться до твоего подсознания, вытащить на свет божий то, что там прячется, но если ты не хочешь…
– Я не боюсь наговорить лишнего. Я боюсь того, что прячет мое подсознание.
– Это нормально. Все боятся, но зачастую выходит, что даже самые на первый взгляд необъяснимые страхи поддаются анализу и расшифровке.
– Очень хочется верить. – Ей даже удалось улыбнуться. – Мне нужно что-то специальное делать?
