Камешки – это валуны неподъемные, такие, что и вдесятером не сдвинешь, а Митяй знай свое гнет:

– Тута есть камень один, он токмо с виду большой и тяжелый, а на самом деле и дите управится.

Да только не дурак Демьян сидеть, ему ж надобно все своими глазами увидеть да на чертеж все подробненько нанести. А то мало ли что…

А камень-то приметный оказался, на морду лисью похож. С виду тяжелый, а навались на один край – он и поворачивается вокол своей оси.

Ко всему Демьян готовился, а чуда такого не ожидал: посеред пещеры – озеро круглое, как блюдце. И свет льется откуда-то сверху, неяркий такой, скудный. Но свету того хватает, чтоб разглядеть, что вода в озере черная, точно деготь, может, от глубины, а может, от чего другого.

– Неглубоко тута, барин, и вода нормальная. – Митяй присел на краю озера. – Глубина с мой рост, не более. Ежели хочешь свой сундук схоронить, то лучшего места, чем под водой, тебе не сыскать.

А и то верно! Даже коли кто чудом сумеет топь пройти, на остров забрести да лаз в пещеру сыскать, то ни в жизнь не смекнет, что золотишко можно под водой прятать, потому как из-за воды черной кажется, что глубина в озере колодезная.

Сам-то Демьян в воду не полез, пообещал Митяю сверх оговоренного накинуть, тот и сиганул в озеро, а сундук с золотом следом уволок. Вот и все, поди сыщи клад-то. Кто ж додумается дно озерное проверить?

Как сделали дело, Демьян сразу повеселел. Ночь они на острове переждали, накормили комарье вдосталь, а на рассвете в обратный путь тронулись. Без поклажи идти веселее было, Демьян шагал вслед за проводником да по сторонам поглядывал, что запоминал, а что и на бумажку рисовал, чтобы не забыть. До Лисьего ручья добрались к полудню. Митяй решил болотную жижу с одежи смыть, а Демьяну все на руку. Пока проводник в воде плескался, он ножик свой любимый в кармане нашарил. Нельзя в этаком деле сообщников в живых оставлять. Денег, вперед уплоченных, конечно, жалко, да тут уж ничего не поделаешь.

Митяя он по шее полоснул, как раз когда тот из воды выбирался. Лучше бы под ребро ножик загнал или прямиком в сердце, да захотелось вдруг молодые годы вспомнить, похвастать удалью молодецкой. Проводник за горло схватился, захрипел и на Демьяна начал заваливаться. Это ж еще чего доброго кровищей перемажет! Демьян отступил, да, видать, не шибко проворно, успел Митяй напоследок его за ворот рубахи ухватить да дернуть. Рубахи-то не жалко, другое страшно – цепочку, на которой лисий медальон болтался, ирод этот порвал, и медальон прямиком в воду упал. А в Лисьем ручье течение побыстрее, чем в иной реке. Даром что ручьем зовется. Мелькнул медальон золотой искрой да и сгинул…

До ночи Демьян дно прочесывал, все надеялся, что отыщется пропажа. Вымок с ног до головы, замерз, а так ничего и не нашел. Опомнился, только когда луна взошла, выбрался из ручья да так и застыл столбом… Стоит на берегу баба: вся в белом, косы огненные по плечам стекают аккурат в воду. Ведьма…

– Вот и дождалась я тебя… – Сама улыбается, а глазюки зеленым огнем горят. – Устала я, Демьянка, верой и правдой убивце своему служить. Отслужилась.

– Хозяйка, смилуйся! – Демьян на колени рухнул, голову руками закрыл. – Смилуйся, пощади! Я ж раскаялся, вот те крест, раскаялся! – перекрестился, думал, что гадина эта креста убоится, да просчитался.

– Раскаялся, говоришь? – по голосу не понять, верит али насмешничает. – Ну, коли раскаялся, так у меня для тебя гостинец. Погляди-ка, Демьянка!

Боязно смотреть, да ничего не поделаешь. Поднял Демьян голову, а перед ним уже не баба вовсе, а лиса рыжим хвостом песок метет. Это что же! Это значит явила ему свою милость Хозяйка-то? Как есть явила! Вон какой самородок большущий из земли торчит, даже подумать страшно, сколько такая громадина завесит.

– Любишь золото? – Лиса под ногами крутится, а голос ведьмин прямиком в голове звенит.

– Люблю, Хозяйка! Кто ж его не любит?!

– Так бери. Твое оно… – Сказала и исчезла.

Опомнился Демьян, кинулся к самородку, хотел подальше от берега оттащить да в кустах прикопать, да не тут-то было. Руки будто чужие сделались, замест самородка потянулись к кушаку, обвязали один конец вокруг камня, а второй вокруг шеи…

…До чего ж вода в Лисьем ручье холодная. До чего ж самородок тяжелый. Зайти подальше от берега, туда, где воды по грудь, да отпустить каменюку окаянную…

– Вот тебе и золото, Демьянка! На веки вечные… – последнее, что услышал перед тем, как самородок его на дно утянул…

– …А Демьяна Субботина в Лисьем ручье нашли с камнем на шее, – Макар увлекся рассказом не на шутку, даже про первач свой забыл. – Кто говорил, что конкуренты его утопили, кто, что сам утопился, но местные, все как один, считали, что это Хозяйка с ним счеты свела. С тех пор ее пореже видеть стали, но уж если видели, то все: либо клад найдешь, либо богу душу отдашь.

– А с нами как же? – спросил Егор. – Мы ж вроде клад не нашли, и живы все, слава богу. Чего ж тогда она нам явилась, эта Хозяйка?

– А ты не понял? – Макар посмотрел на него внимательным, совсем не хмельным взглядом. – Она ж нас к Наташке выводила. Мы ведь совсем в другом направлении шли, не явись нам Хозяйка, девочка бы утонула.

– С чего это нашей коммунарке такие привилегии? – хмыкнул Померанец.

– Так кто ж его знает? – Макар пожал плечами. – Говорят, Хозяйка женщин и детей никогда не обижала, все больше с мужиками озоровала. Бывали случаи, что она заплутавших ребятишек из тайги выводила. Может, и с Наташкой так. Может, пожалела, а может, еще чего. Вот вы меня, ребятушки, убейте, а спрашивать я бы у нее ничего не стал. Мне и одной встречи на всю жизнь хватило. Ну, что, выпьем по последней и на боковую? – Он встряхнул почти пустую бутыль первача.

– Какая боковая?! – возмутился Померанец. – Макар, да мы с Ялаевым еще только во вкус вошли. Ты лучше скажи-ка нам, как в вашем поселке обстоят дела с культурной жизнью?

– С культурной жизнью? – егерь задумчиво подергал ус, а потом сказал: – Будет вам культурная жизнь. Одевайтесь!

В баню Настя не пошла, хоть ей и предлагали. И за стол с мужиками не села – больно надо. Она может и на кухне чай попить с Софьей Семеновной. Сначала все было тихо-мирно, а потом Егор с Антоном намылились на танцы. Собирались шумно и долго, вырядились как павлины. Макар обозвал их пижонами, а Софья Семеновна лишь неодобрительно покачала головой и попросила долго не задерживаться, на что Макар тут же ответил, что дело молодое, пусть парни развеются.

Развеются… Настя представила, как эти двое собираются «развеиваться», и совсем расстроилась. Не то чтобы ей хотелось вместе с ними в клуб, но могли бы хоть из вежливости пригласить. Она бы, разумеется, отказалась, потому что ерунда все это и баловство, но все равно обидно.

– Наташа, я тебе в домике для гостей постелю, – сказала Софья Семеновна, когда они закончили убирать со стола. – Устала, небось?

Да, она устала: и физически, и особенно душевно. Устала так, что ноги не держат и в голове туман. Перед завтрашним днем надо обязательно выспаться, потому что неизвестно, когда ей доведется в следующий раз поспать по-человечески. Завтра она попросится в город вместе с Макаром, а дальше… Что будет дальше, Настя старалась не думать. Будет день – будет пища…

Домик для гостей оказался маленькой бревенчатой избушкой, притулившейся на самом краю Макаровых владений, возле бани. Внутреннее убранство роскошью не поражало, но было здесь довольно уютно. Две кровати, застеленные клетчатыми пледами, пушистый половичок на полу, старый шкаф и два стула. На стене, над одной из кроватей – плюшевый коврик с оленями, точно такой же был когда-то в доме Настиной бабушки.