жительства и граждане, злоупотребляющие алкоголем, но иногда в беду попадают и добропорядочные граждане. Так, сегодняшней ночью в районе улицы Подгорной был обнаружен труп молодой девушки…»
Перед его глазами поплыл розовый туман, остатки кофе пролились на пол. На экране всего на мгновение мелькнула картинка: белая куртка, синие джинсы, тонкие запястья…
Макс метнулся к телевизору, но ведущий уже рассказывал о счастливом спасении семидесятилетней старушки, которая выпала с балкона пятого этажа, благополучно приземлилась в сугроб и отделалась лишь легким испугом. Ох, мама дорогая! Столетней старушке повезло, а двадцатилетней девочке – нет. Белая куртка, синие джинсы, тонкие запястья, а самое главное – его район…
Макс запрещал себе думать, что той девчушкой в белой куртке может оказаться Лизавета, пока одевался, пока метался по квартире в поисках ключей от машины, пока дрожащими руками рассовывал по карманам куртки деньги и документы. Он не знал, что будет делать, но точно знал, что, если он останется дома – сойдет с ума.
Способность связно мыслить вернулась к нему только в машине. Сначала нужно в дежурную часть, разузнать все про ту… про девочку, которую нашли ночью.
…В дежурной части ему ничего толком не сказали. Люди, выезжавшие на место, уже сменились. И вообще, шел бы он, такой любопытный, куда подальше…
Оставалась редакция криминальных новостей. Может, там с ним как с коллегой по журналистскому цеху будут поразговорчивее? Может, там кто-нибудь знает, куда увезли девочку в белом пуховике? Ему нужно посмотреть на… тело. Ему просто необходимо увидеть эту девочку, своими глазами убедиться, что это не Лиза. А потом он всю Москву перевернет, но найдет ее!
Зачем? Не важно. Главное – найти…
В редакции ему повезло чуть больше, если, конечно, это можно назвать везением. Сначала его долго не пускала охрана, и пришлось, несмотря на дикую рань, звонить своему всесильному боссу, чтобы тот замолвил за него словечко и Макса пропустили в телецентр. Босс, спасибо ему большое, слово замолвил, Макса пропустили.
Он не знал, кем был этот долговязый парень в вытянутом, не слишком чистом свитере, куривший сигарету за сигаретой. Он не разбирался в телевизионной иерархии. Главное – парень был в курсе, что случилось прошлой ночью.
«Да, была девчонка. Белый пуховик, синие джинсы, каштановые волосы. Документов при ней никаких. Цвет глаз не запомнил, да и нет таких дураков – в глаза покойникам заглядывать. Хорошенькая была… когда-то – это точно. Был ли на ней порванный свитер? Так я ее не раздевал, может, и был порванный свитерок, это надо у следователей спросить. Как умерла? Это сложнее – сначала ее кто-то по голове ударил, а потом она просто замерзла… Вот так, жила себе, молодая и красивая, пока какому-то гаду дорогу не перешла».
Он так ничего и не узнал. Ну молодая, ну волосы каштановые, ну белый пуховик и синие джинсы – сколько по Москве ходит таких молодых девочек в джинсах и белых пуховиках! Это ничего не значит!
Думать о том, что у Мележа могли остаться последователи, жаждущие отомстить за хозяина, он себе запрещал. Не сейчас. Сейчас нужно обзвонить морги…
К вечеру Макс окончательно выбился из сил. Посещение моргов – это испытание не для слабонервных. Особенно когда под каждой серой простыней боишься увидеть знакомое лицо, боишься напороться на неживой взгляд крапчато-каштановых глаз.
Он нашел ту несчастную девочку в белом пуховике. Долго-долго стоял перед облезлой каталкой, не находя в себе сил посмотреть. Санитар устал ждать, с тихим ворчанием сдернул простыню с обнаженного девичьего тела. Макс крепко зажмурился, целую вечность не решался открыть глаза, а когда открыл, чуть не расплакался от невероятного, прибивающего к земле облегчения.
На каталке лежала не Лиза. У этой девочки не было ничего общего с Лизой. Спасибо тебе, Господи!
От осознания того, что Лиза жива, что она не лежит сейчас на каком-нибудь стылом прозекторском столе, к его голове прилила волна жара, а тело забил озноб. Вот, оказывается, как выглядит настоящее облегчение! Вот что чувствует обреченный на казнь и помилованный в самую последнюю минуту! Он чувствует жар и озноб. А еще ему очень хочется пить. И то, что он полдня метался по выстуженному городу с мокрой головой, ничего не значит…
Он сейчас поедет домой, сделает себе горячего чаю, а потом продолжит поиски Лизаветы. Расслабляться рано, нужно объехать вокзалы.
– Лиза, я не понимаю, почему после того, как поступил с тобой этот негодяй, ты продолжаешь его оправдывать! – Ленка задумчиво посмотрела на третий по счету кусок торта, покачала головой и решительно отодвинула блюдце.
Они сидели в Лизиной кухне и в сто первый раз обсуждали одно и то же. Прошло уже две недели со дня ее возвращения. За эти две недели много чего успело произойти в Лизаветиной жизни. Иван Семенович встретил ее как родную, с распростертыми объятиями и радостными вздохами, и тут же вручил ей свою очередную рукопись, деликатно намекая, что время не стоит на месте. Кажется, он даже не заметил, что Лиза теперь общается с ним посредством речи, а не с помощью записок. Зато все остальные моментально это заметили. Не то чтобы от души за нее порадовались, но удивились – это точно. Она, как по мановению волшебной палочки, перестала быть отверженной. Мало того, позавчера ей наконец удалось найти работу.
Этот детский сад был не из самых передовых, зато он находился близко от Лизиного дома, и там требовался логопед.
В общем, жизнь налаживалась. Раньше о таком Лиза могла только мечтать. Раньше, но не теперь. Теперь ей не было покоя, теперь все ее мысли были только об одном.
Легостаев. Сначала она его жалела, потом обижалась на него, потом – не без участия подруги Ленки – тихо ненавидела. Но в итоге пришла к неутешительному для себя выводу – она любит Макса Легостаева ничуть не меньше, чем любила до того момента, как он сказал: «У тебя есть пять минут на сборы». И с этим чувством ей теперь предстоит научиться мириться и как-то жить. И сеансы психотерапии, которые почти ежедневно устраивала ей Ленка, ничего не изменят, только еще больше разбередят душевную рану. Этому нужно положить конец. Вот прямо сейчас.
– Лен, я его не оправдываю, я его люблю, – сказала она и разревелась.
– Любишь?! – Ленка испуганно обхватила руками свой округлившийся живот. – Любишь этого тирана? Этого негодника, смеющего поднимать руку на женщину?! Этого плейбоя?
Лиза молча кивнула.
– И давно с тобой это приключилось? – немного успокоившись, спросила подруга.
– Давно, почти сразу, – да, теперь, когда она созналась в главном, можно со спокойной совестью признаваться в том, что она влюбилась в Легостаева практически сразу, как только увидела его модно стриженный затылок.
– А что он?
Лиза улыбнулась сквозь слезы. Смешная у нее подруга – только что костерила Легостаева на чем свет стоит, а теперь вот пытается вызнать, какие он испытывал чувства к своей прислуге.
Лена заметила ее улыбку, сказала, смущаясь:
– Я вот тут подумала – Легостаев этот тебя столько раз спасал, от вражеских пуль собственным телом прикрывал. А зачем ему все это? Нет, ну сама посуди, зачем мужику рисковать жизнью из-за девахи, к которой он совсем ничего не испытывает?
– Ну почему же совсем ничего не испытывает? – Лиза вытерла слезы. – Он испытывает жалость, а еще – ответственность. Ясно?
Ленка покачала головой, спросила после долгих раздумий:
– Лиз, а он знает твой адрес, ну, так, на всякий случай? Вдруг извиниться надумает?
– Извиниться?! – Пришла Лизина очередь удивляться. – Лен, он считает, что это я уничтожила его коллекцию. Он меня чуть не убил тогда. С чего ему извиняться?
