многолетнюю работу его наградили четырьмя высшими румынскими орденами, и он считался ведущим специалистом в области разведки против Советского Союза.

Прошло больше двадцати лет с тех пор, как Аргир покинул свою землю. Огромную страну, бывшую когда-то его родиной, он по-прежнему называл Россией. Она не волновала его, не тревожила, только вызывала неприязнь, почти озлобление к людям, населявшим ее. В них — в советских людях — видел он причину своих жизненных неудач, своей неустроенности, одиночества, даже подлости и пресмыкательства, которые с годами все больше проникали во все его существо. Россию он видел только ночами, когда переправлял через границу шпионов и террористов либо глядел на далекие села в полевой бинокль или в тщательно замаскированную стереотрубу. Для него это была страна чужая и враждебная. Теперь он ехал в ту часть России, которую Антонеску называл Транснистрией.

И все же Аргир — Галушко больше чем с любопытством смотрел в окно на мелькавшие перед ним разбитые полустанки, будто вымершие поселки, украинские хаты, запорошенные снегом. В душе его поднималось нечто такое, что он называл иронически «сантиментами».

Курерару вывел его из задумчивости.

— Сосет, Николай Васильевич? Дым отечества-то, а?

— Да что вы, — отмахнулся Аргир. — Все давным-давно рассеялось.

— Ну, не скажите, — возразил Ионеску. — Россия всегда чем-то тревожит. Не так-то это просто, господа.

— Признаюсь, — засмеялся Курерару, — меня больше тревожит, как бы не взлететь на воздух. Мы въезжаем в вотчину одесских катакомбистов. Вот полюбуйтесь.

За окном лежали присыпанные снегом остовы вагонов, нагроможденные один на другой. Их так и не убрали после крушения, только сбросили с полотна железной дороги.

Курерару уже бывал в Одессе после оккупации города, приезжал с инспекцией по случаю взрыва на Маразлиевской улице. В дни приезда комиссии и произошло крушение. Теперь он напомнил спутникам:

— Одних убитых двести тридцать шесть человек. Вот вам и Бадаев. Дорого бы я дал, чтобы с ним встретиться в своем кабинете.

— Наоборот, — вам заплатят за него хорошую цену, майор. Только поймайте. Гарантирую по сто тысяч каждому.

— Вы не так-то уж щедры, господин полковник, сто тысяч лей в наше время не такие большие деньги. И все же — ловлю на слове. По рукам!.. Вы присоединяетесь?

— Конечно! — воскликнул Аргир. — Леи никогда не бывают лишними.

Бухарестский поезд в Одессу приходил днем. И вообще пассажирские поезда предпочитали пропускать здесь в светлое время. На дебаркадере, приподнятом высоко над землей, прибывших встретил подполковник Пержу — курносый, розовощекий толстяк с ленивыми глазами. С ним было несколько работников сигуранцы.

Полковник Ионеску представил своих спутников — Аргира и Курерару. Из соседнего вагона вышли остальные. Подошли, щелкнули каблуками. Подполковник перечислил их всех по фамилиям:

— Локатинент Харитон… Локатинент Жоржеску… Локатинент Друмеш… Локатинент Тылван…

В прибывшей группе контрразведчиков никого не было ниже локатинента — старшего лейтенанта румынской армии.

— Смотри, какое войско, — воскликнул довольный Пержу. — Теперь дело пойдет… Не так ли, полковник?

Ионеску подавил раздражение, поднимавшееся против седобрового толстяка Пержу, против этого бездельника, который еще что-то о себе мнит. На самом же деле он совершенно ничего собой не представляет. Полная бездарность! Но как он разговаривает с ним, с полковником! Неужели только потому, что ему протежирует генерал Кристеску…

Начальник «Вултурул» считал, что только из-за полной бездарности, Пержу сложилась в Одессе такая обстановка. Но, что поделаешь, — Пержу человек со связями, это надо учитывать.

Ионеску расплылся в заискивающей улыбке:

— Конечно, конечно!.. Мои люди полностью переходят в ваше распоряжение…

Совещание проводили на другой день в городской комендатуре. Руководил совещанием генерал Гинерару — командующий войсками в Одессе, но всем присутствующим было ясно, что фигура эта подставная и первую скрипку здесь играет полковник Шольц, начальник одесского гестапо, он сидел рядом с генералом и время от времени что-то шептал ему. Гинерару слушал, не скрывая подобострастия, и утвердительно кивал головой.

С немецкой стороны на совещании присутствовал еще представитель германского верховного командования при губернаторе Транснистрии — штандартенфюрер СС Карл Мейзингер, совсем недавно приехавший в Одессу. Сидел он за спиной Шольца ближе к окну рядом с никому не известным высоким немцем в штатском. Шольц даже не нашел нужным представить незнакомца участникам совещания. Было известно только, что немец в штатском всего два дня назад прибыл в Одессу во главе небольшой группы, именуемой «Мертвая голова», и выполняет в городе совершенно секретное задание. Держался он независимо, с чувством превосходства и плохо скрываемого пренебрежения к окружающим.

Из румынских контрразведчиков, прибывших накануне из Бухареста, в комендатуре были только двое — Ионеску и Курерару. Даже Аргира не пригласили, учитывая степень секретности проводимого совещания. Были здесь еще начальник Одесского гарнизона генерал Тибери, командир второго армейского корпуса Доскалеску, конечно, подполковник Пержу — шеф одесского отделения сигуранцы и еще несколько доверенных работников. Военную прокуратуру представлял подполковник Кирилл Солтан.

На совещание должен был приехать губернатор Транснистрии профессор Алексяну, но его задержали неотложные дела в примарии.

Все сидели в креслах за длинным столом, покрытым зеленым сукном, и только те, кому не хватало места, кто был рангом пониже, теснились вдоль стен на простых стульях, принесенных из соседних комнат.

О положении в городе и мерах борьбы с советским подпольем докладывал подполковник Пержу. Картина вырисовывалась мрачная.

Не вызывало сомнений, что руководством всей диверсионной и разведывательной работой красных в одесском подполье руководили из единого центра. Наличие такого центра установлено достоверно. Во главе советской подпольной организации стоит некий Бадаев, прибывший из Москвы во главе значительной группы работников НКВД.

Данные о советской разведке, хотя и весьма скудные, поступали от агентов, которых удалось завербовать сигуранце. С их помощью арестовали ряд лиц, но они никаких показаний не дали.

Завербовали еще Фрибту, но несколько дней назад он был найден убитым. Расследование пока результатов не дало, однако несомненно, что в этом замешаны катакомбисты.

Для полковника Ионеску и майора Курерару в докладе Пержу не было ничего нового. Ионеску в душе негодовал — Пержу так подробно расписывает провал за провалом, будто сам он здесь совсем ни при чем. И вообще Ионеску предпочитает более конкретные разговоры, без помпы, с которой происходило это совещание. Лучше говорить вдвоем, втроем, намечать план и осуществлять его. Заинтересовало полковника только сообщение Пержу об арестованных советских подпольщиках. Вот их-то и нужно использовать! И убитый связник Фрибта, или как там его, тоже может послужить нитью, за которую надо ухватиться.

Ионеску наклонился к майору:

— Как вы думаете, господин майор, не отсюда ли вам начать?

Майор Курерару утвердительно кивнул головой. Он думал о том же, но по-своему: «Тоже контрразведчики! Захватить советских агентов и не заставить их говорить… Не работники — кисейные барышни. Надо им показать, как допрашивать».

Но дело было совсем в другом. Каждый день после допроса румынские конвоиры на себе волокли через улицу арестованных. Допрашивали их на улице Бебеля в доме через дорогу — напротив сигуранцы. Допрашивали — и никакого толка. Они валились замертво, но молчали.

В конце заседания Гинерару предоставил слово штандартенфюреру Мейзингеру, который сухо и сдержанно сказал собравшимся о недовольстве и озабоченности, которые царят в Берлине в связи с обстановкой в Транснистрии и в самой Одессе. Верные союзническому долгу, сказал Мейзингер, военные