— Эта земля называется Нортумбрией.
Гутред лишь пожал плечами, как будто название не имело значения.
— Я должен жениться на саксонке, — повторил он, — и мне бы хотелось, чтобы она была хорошенькой. Может, на красотке Хильде? Только она слишком стара.
— Но ей всего девятнадцать!
— А мне нужна девушка лет тринадцати-четырнадцати. Здоровая, чтобы могла родить нескольких наследников.
Он перелез через низкий забор и стал спускаться по крутому берегу к маленькому ручью, который тек на север, к Хедену.
— В Эофервике наверняка есть хорошенькие саксонки!
— Но тебе ведь нужна девственница, так?
— Пожалуй, — сказал Гутред. Потом кивнул: — Да, конечно.
— Может, в Эофервике еще остались одна или две.
— Все-таки с Хильдой не слишком удачно вышло, — туманно проговорил он.
— Что ты имеешь в виду?
— Не будь она твоей женщиной, — пояснил Гутред, — ты мог бы жениться на Гизеле.
— Мы с Хильдой друзья, — ответил я. — Всего лишь друзья.
И это была правда. Раньше мы были любовниками, но с тех пор, как Хильда прикоснулась к мощам святого Кутберта, она впала в задумчивость. Ее все больше и больше тянуло к ее богу, я видел это. Но когда я спросил, не хочет ли Хильда снова облачиться в одеяние монахини, она покачала головой и сказала, что еще не готова.
— С другой стороны, Гизелу лучше выдать замуж за короля, — сказал Гутред, не обратив внимания на мои слова. — Может, за Аэда Шотландского, чтобы тот наконец утихомирился? Или лучше за сына Ивара. Как ты думаешь, она достаточно красива?
— Еще бы!
— Кобылья Морда! — сказал Гутред и сам рассмеялся этому старому прозвищу. — Мы с сестрой в детстве обычно ловили тут колюшку, — продолжал он.
Король стащил с ног сапоги, оставил их на берегу и побрел по воде, вверх по течению.
Я последовал за ним по берегу: мне приходилось подныривать под ветви ольхи и идти по высокой траве. Вокруг меня гудели мухи. День был теплым.
— Хочешь колюшки? — спросил я, все еще думая о Гизеле.
— Я ищу остров, — отозвался Гутред.
— Вряд ли тут есть большие острова, — возразил я.
Ручей можно было пересечь в два шага, и вода доходила Гутреду только до икр.
— Он был достаточно большим, когда мне было тринадцать, — сказал Гутред.
— Достаточно большим для чего? — спросил я и прихлопнул слепня, размазав его по кольчуге.
Было так жарко, что мне захотелось снять тяжелую кольчугу. Но я давно уже понял: мужчина должен быть к ней привычен, иначе в битве она становится обременительной. Поэтому почти каждый день я носил кольчугу, чтобы она стала моей второй кожей. Зато когда я снимал ее, то чувствовал себя так, будто боги дали моим ногам крылья.
— Остров был достаточно большим для меня и для саксонки по имени Эдит, — ухмыльнулся Гутред. — Она была у меня первой. Эта Эдит была очень милым созданием.
— Вероятно, она такой и осталась.
— Она погибла: ее забодал бык, — покачал головой Гутред.
Король продолжал брести по воде, проходя мимо камней, на которых росли папоротники. Шагов через пятьдесят он издал счастливый крик, увидев свой остров, и я почувствовал жалость к бедняжке Эдит, потому что остров оказался всего лишь грудой камней. Должно быть, для ее костлявой задницы камни казались острыми как бритвы.
Гутред сел и начал швырять в воду гальку.
— Как ты думаешь, мы сможем победить? — спросил он.
— Вероятно, мы сможем взять Эофервик, — ответил я, — если только Ивар не вернулся.
— А если он уже вернулся?
— Тогда ты мертвец, мой господин.
Он нахмурился, услышав это. И предложил:
— Мы можем вступить с Иваром в переговоры.
— Именно это и сделал бы Альфред, — сказал я.
— Вот и прекрасно! — приободрился Гутред. — И еще я смогу предложить Гизелу в жены его сыну!
На эти слова я не обратил внимания и ответил:
— Но Ивар не станет вести с тобой переговоры. Он будет сражаться. Не забывай, что он из Лотброков. Он не ведет переговоры, кроме тех случаев, когда ему нужно выиграть время. Ивар верит в меч, в копье, в щит, в военный топор и в смерть своих врагов. Какие там переговоры! Нам придется биться с Иваром, а у нас нет для этого армии.
— Но если мы возьмем Эофервик, — с энтузиазмом произнес Гутред, — люди присоединятся к нам. Наша армия будет расти.
— Ты называешь это армией? — спросил я, покачав головой. — Ивар возглавляет закаленных в боях датчан. Когда мы встретимся с ними, мой господин, большинство наших датчан мигом перейдут к нему.
Гутред поднял на меня глаза; на его честном лице читалось замешательство.
— Но они дали мне клятву! — воскликнул он.
— И все равно они присоединятся к Ивару, — мрачно произнес я.
— Так что же нам делать?
— Мы берем Эофервик, — сказал я, — грабим его и возвращаемся сюда. Ивар не будет нас преследовать. Ему плевать на Камбреленд. Поэтому мой тебе совет: правь здесь, и в конце концов Ивар про тебя забудет.
— Но Эадреду это не понравится.
— А чего он хочет?
— Соорудить гробницу.
— Он может построить ее здесь.
— Аббат хочет, чтобы она находилась на восточном берегу, потому что там живет больше всего людей, — покачал головой Гутред.
Полагаю, Эадред мечтал возвести гробницу, способную привлечь тысячи пилигримов, которые засыпали бы его церковь монетами. Он вполне мог бы построить гробницу здесь, в Кайр Лигвалиде, но это было слишком удаленное место, и паломники не стали бы приходить туда тысячами.
— Но король — ты, а не Эадред, — возразил я, — и ты отдаешь приказы.
— Это верно, — горько усмехнулся Гутред и швырнул в воду еще один камень. Потом нахмурился, глядя на меня: — Скажи, что делает Альфреда хорошим королем?
— А с чего ты взял, что он хорош?
— Все так считают. Отец Виллибальд говорит, что он величайший король со времен Карла Великого.
— Потому что Виллибальд — взбалмошная задница.
— Тебе не нравится Альфред?
— Я ненавижу этого ублюдка.
— Но он воин, законодатель…
— Да никакой Альфред не воин! — перебил я пренебрежительно. — Он просто ненавидит сражаться! Альфред дерется, если нет другого выхода, но ему это не нравится, и у него слишком слабое здоровье, чтобы стоять в «стене щитов». Но он и вправду законодатель. Он любит издавать законы. Альфред полагает, что если он придумает достаточно законов, то сотворит рай на земле.
— Но почему люди говорят, что он хороший король? — озадаченно спросил Гутред.
Я уставился вверх, на орла, который скользил по голубому своду небес.