— К черту всех офицеров! Всех! — Харпер просто горел яростью. — Чертовы ублюдочные убийцы! — Он схватил щипцы, открыл рот, ткнул в зуб пальцем и вздрогнул от боли.

Шарп отошел назад. Стрелки больше не смеялись, наблюдая, как огромный ирландец схватил щипцами свой собственный зуб. Ладонь сжалась, и голубые глаза Харпера раскрылись еще шире. Он надавил, и Шарп четко услышал хруст, затем щипцы повернулись влево, вправо, Харпер стонал; раздался звук, с которым кость трется о металл.

Шарп не дышал. Никто не шевелился. В этот момент их мог взять в плен любой французский ребенок, а Харпер, трясясь, будто от холода, начал тянуть зуб из десны.

Рука ирландца дрожала. Капля крови повисла на его губе, затем другая, и вдруг с потоком крови и гноя, зуб вылетел изо рта. На нем висели клочки десны, а кровь, яркая красная кровь, ручейком полилась на грудь Харпера и от нее в холодном воздухе шел пар.

— Положите его на телегу, — приказал Шарп.

— О, небо! — У Харпера от боли выступили слезы. Он стоял со страшным видом, кашляя кровью. Он рыдал, но не от слабости, а от ярости и боли. Он был покрыт кровью, кашлял кровью, все лицо и грудь были залиты кровью.

— Вы не можете идти, — сказал Фредриксон Шарпу, имея ввиду то, что было бы глупо рисковать сразу двумя старшими офицерами.

Но Шарп проигнорировал мудрый совет.

— Лейтенант Минвер. Когда ворота откроются, атакуйте. Сабли наголо!

— Сэр. — Лейтенант, худой темноволосый мужчина, нервно улыбнулся. Харпер, дрожа, лег в телегу.

— Стойте с вашими людьми на песчаной кромке, — сказал Шарп, снимая свой ранец, офицерский пояс, ремень, куртку стрелка и кивер. Фредриксон сделал то же самое. — Сержант Росснер? Возьмите это.

— Сэр!

Семиствольное ружье Харпера, заряженное и готовое к бою, положили рядом с окровавленной правой рукой Харпера. Винтовка лежала с левой стороны телеги рядом с палашом Шарпа, вынутым из ножен. Шарп хотел произвести впечатление трех человек, несущих жертву неожиданной засады на дороге. Успех зависел от того, будет ли французская стража смотреть на окровавленного Патрика Харпера.

Харпер, лежа на спине, мог захлебнуться собственной кровью. Он сплюнул один ошметок, затем другой, и еще раз. — Плюй на грудь! Не трать кровь напрасно! — сказал Шарп. Харпер что-то гневно промычал, но выплюнул полный рот крови прямо на живот. Шарп взялся за одну ручку телеги, Фредриксон за другую, и Шарп кивнул. — Поехали.

Стрельба на форте прекратилась, и это означало, что фрегат либо ушел из-под обстрела, либо затонул. Со стороны засады не доносилось никаких звуков.

Телега нещадно скрипела на разбитой дороге мимо тощих ольховых деревьев к форту Тест-де-Бюш. Далеко за домами и дюнами Шарп углядел что-то белое: должно быть, марсели фрегата, затем услыхал раскат грома, увидел клуб дыма и понял, что капитан Грант снова открыл огонь. Капитан Грант выполнял свой долг. Ценой судна и команды он удерживал огонь форта на себе и то, что орудия форта открыли ответный огонь, говорило об успехе капитана.

Скрип оси телеги мог бы поднять мертвого, телега подпрыгивала на неровной дороге, а Харпер мычал в такт. Его правая рука, залитая кровью, нащупывала свое семиствольное ружье и Шарп, видя эти движения, понял, что ирландец приходит в себя. — Отлично, сержант!

— Я не хотел нагрубить вам, сэр? — Харпер поперхнулся кровью при этих словах.

— Но все-таки нагрубил, — Фредриксон с готовностью ответил за Шарпа. — Как был бы любой на твоем месте. А теперь заткнись. Предполагается, что ты при смерти.

Патрик Харпер больше не проронил ни слова, пока телега не обогнула грязную колею и выехала на твердую дорогу, ведущую к мосту через внутренний ров. Порыв ветра донес до них запах порохового дыма. С юга по-прежнему не доносилось ни звука и Шарп понял, что морские пехотинцы все еще далеко от Аркашона. Если «Сцилла» избежит потопления в ближайшее время, то стрелки выполнят задачу.

Они уже были в пределах досягаемости орудий форта, но в амбразурах не было видно канониров.

— Бегом, сказал Шарп. — Бежим, будто он умирает.

Шарп толкал все сильнее, чтобы поддерживать темп Фредриксона и увидел, как на стене форта появилась голова, заметил французский триколор, развевающийся на ветру, затем Милашка Вильям прохрипел что-то по-французски и Шарп подумал: какое же это безумие — пытаться втроем захватить форт в континентальной Франции, — но сейчас он находился в пределах мушкетного выстрела и все что им остается, так это толкать телегу, молиться, а затем сражаться как должно солдатам, которыми они были. Лучшими.

Они вышли на засыпанный песком разводной мост и остановились.

Ворота не открылись, дальше они идти не могли и Шарп с Фредриксоном, тяжело дыша от бега с нагруженной весом Харпера телегой, только стояли и смотрели вверх на озадаченное лицо на стене.

Фредриксон что-то крикнул часовому по-французски, тот что-то ответил, а Харпер, опасаясь мушкетного выстрела, тяжело застонал. Кровь на его груди уже засохла коркой.

— Он спрашивает, — зашептал Фредриксон Шарпу, — не американцы ли мы.

— Да! — закричал Шарп. — Да, да.

— Ждите! — и голова часового исчезла.

Шарп повернулся и посмотрел на дорогу, идущую к мосту через гласис. Он вгляделся в то место, где возле деревьев стояли крестьяне, и среди елей угадывались передки орудий.

— Это американцы обслуживают пушки? — он тоже говорил шепотом.

Фредриксон пожал плечами.

— Может быть.

Шарп повернулся обратно, на деревянном мосту его сапоги издали глухой стук. Справа и слева был затопленный ров. Ров, наполняемый водой из мельничного ручейка казался мелким, но и он казался непреодолимым препятствием для того, кто собирается штурмовать крепостную стену.

Слева от Шарпа раздался громыхнули пушки, выплюнув пламя и дым в сторону фрегата, который уже позади Кап Ферра. Битва превратилась в дуэль на большой дистанции, капитан Грант дразнил форт и, вне всякого сомнения, проклинал морских пехотинцев за опоздание.

— Что там делает проклятый лягушатник? — шепотом прорычал Харпер.

— Видимо, пошел за офицером охраны? — высказал догадку Шарп. Харпер дрожал. Солнце на западе уже заходило, вечерний холод обещал ночной морозец, а ирландец был до пояса раздет.

— Уже недолго, — сказал Шарп, и эти слова скорее не успокоили, а добавили волнения.

Вдруг лязгнул и заскрипел засов, затем на землю грохнулся поперечный брус, вытащенный из скобок.

— Иисус! — издал возглас Фредриксон удивленный тем, что сработала их уловка, придуманная в такой спешке.

— Ждите моей команды, — тихо сказал Шарп, увидев, как под коркой застывшей крови напряглись мускулы Харпера.

Петли на воротах заскрипели как душа в адских муках. В двух сотнях ярдов лейтенант Минвер увидел открывающиеся створки и приготовился.

— Давай, — сказал Шарп.

Французский часовой был готов помочь раненому. Он и сам был ранен, нога была в гипсе, и он жестом указал на нее, объясняя свою медлительность при открывании ворот.

Харпер, скатившись с телеги, не видел ни гипса на его ноге, ни обнадеживающей улыбки на его лице,