жестокой и противоестественной мерой наказания. Тем более, если к этому еще прилагаются синяки, ссадины и кровотечения из носа.

— Ничто не указывало на физическую расправу, — сказала я. — Наркотиков мы тоже не обнаружили. Вы же получили мой отчет.

— Весьма уклончиво, — заметил Грумэн, выбивая из трубки остатки табака. — Вы сегодня пришли сюда, потому что что-то от меня хотите. Я многое рассказал вам в диалоге, который вовсе не обязан был с вами вести. Однако я сам хотел этого, потому что постоянно стремлюсь к справедливости и правде, несмотря на то, каким могу казаться вам. И есть еще одна причина. Моя бывшая студентка попала в беду.

— Если вы имеете в виду меня, то, позвольте, я напомню вам ваши же слова. Не делайте предположений.

— Думаю, это не предположение.

— В таком случае я должна признаться в полном недоумении по поводу столь неожиданного приступа благотворительности, которую вы, по вашим словам, демонстрируете по отношению к вашей бывшей студентке. Честно говоря, мистер Грумэн, слово «благотворительность» у меня никогда не ассоциировалось с вами.

— В таком случае вы, вероятно, не понимаете полного смысла этого слова. Акт или чувство доброй воли, пожертвование в пользу нуждающегося. Благотворительность заключается в том, чтобы давать кому— то, в чем он нуждается и что ты хочешь ему дать. Я всегда давал вам то, в чем вы нуждались. Я давал вам то, что вам нужно, когда вы были студенткой, и я даю вам то, что вам нужно, сегодня, хотя выглядит это по-разному, потому как разнятся и нужды.

Я старый человек, доктор Скарпетта, и вы, наверное, думаете, что я вас не очень-то помню по Джорджтауну. И я, возможно, удивлю вас тем, что помню вас достаточно хорошо, потому что вы относились к тем студентам, которые подавали большие надежды. Я не считал, что вам нужны поглаживания по головке и рукоплескания. Опасность для вас заключалась не в том, что вы потеряете веру в себя и в свои блестящие умственные способности, а в том, что могли бы потерять себя. Вы думаете, когда вы были сама не своя на моих занятиях, я не знал почему? Вы думаете, я не знал о вашем увлечении Марком Джеймсом, который, кстати, по сравнению с вами обладал весьма посредственными способностями. И если казалось, что я зол на вас или очень строг с вами, то лишь потому, что я хотел вашей сосредоточенности. Я хотел разозлить вас. Я хотел, чтобы вы ожили на занятиях по праву, а не только купались в вашей влюбленности. Я боялся, что вы упустите свой блестящий шанс из-за избытка эмоций и гормонов. Знаете, однажды начинаешь сожалеть о том, что когда-то принял подобное решение. Просыпаешься в одиночестве, а впереди тебя ждет одинокий пустой день, и нечего ждать в будущем — только пустые недели, месяцы и годы. Я стремился к тому, чтобы вы не растратили свои таланты и не махнули рукой на свои способности.

Я смотрела на него в изумлении, чувствуя, как начинает пылать мое лицо.

— Я никогда искренне не хотел вас оскорбить или выказать по отношению к вам какое-то неуважение, — продолжал он тихо, но убедительно, отчетливо произнося каждое слово, что придавало его выступлениям в зале суда особую внушительность. — Все это тактика. Адвокаты известны тем, что применяют разную тактику. Мы пользуемся «подрезками», «подкрутками», «подсечками» и скоростью для достижения необходимого эффекта. В основе всего того, что я из себя представляю, лежит искреннее и горячее желание сделать своих студентов стойкими и гарантировать их от заблуждений в этом далеком от совершенства мире, в котором мы живем. И, глядя на вас, я не чувствую разочарования. Возможно, вы являетесь одной из наиболее выдающихся личностей, которые у меня учились.

— Почему вы мне все это говорите? — спросила я.

— Потому что на этом этапе вашей жизни вам необходимо это знать. У вас, как я уже говорил, неприятности. И гордость не позволяет вам признаться в этом.

Я молчала, в голове возникали противоречивые мысли.

— Я помогу вам, если вы позволите.

Если он говорил правду, то и я должна отплатить ему тем же. Я бросила взгляд на его открытую дверь и подумала, как просто было бы сюда проникнуть кому-нибудь. Я представила, как несложно будет его кому-то подстеречь, когда он, прихрамывая, пойдет к своей машине.

— Если подобные обвинения будут продолжать появляться в газетах, например, вам надлежит разработать стратегию, и не одну…

Я прервала его.

— Мистер Грумэн, когда вы в последний раз видели Ронни Джо Уоддела?

Задумавшись, он посмотрел наверх.

— В последний раз я был в непосредственной близости от него по крайней мере год назад. Обычно большинство наших бесед проходило по телефону. Я бы оставался с ним до самого конца, если бы он позволил, как я уже рассказывал.

— Значит, вы и не видели его, и не говорили с ним, когда его предположительно перевели на Спринг-стрит незадолго до казни.

— Предположительно? Какое любопытное слово вы использовали, доктор Скарпетта.

— Мы не можем доказать, что тринадцатого декабря казнили именно Уоддела.

— Вы, конечно, шутите.

На его лице появилось неподдельное изумление. Я объяснила ему все, что произошло, включая тот факт, что Дженнифер Дейтон была убита и что на стуле из столовой в ее доме был обнаружен отпечаток пальца Уоддела. Я рассказала ему об Эдди Хите и Сьюзан Стори и о том, что кто-то проникал в АСИОП. Когда я закончила, Грумэн продолжал неподвижно сидеть, пристально глядя на меня.

— Боже мой, — пробормотал он.

— Ваше письмо Дженнифер не было обнаружено, — продолжала я. — Полиции не удалось найти ни его, ни оригинал факса, адресованного вам. Возможно, кто-то это взял. Возможно, убийца сжег их в ее камине в тот вечер, когда она умерла. А может быть, она и сама избавилась от них, потому что боялась. Я думаю, что ее убили из-за того, что она что-то знала.

— И, видимо, поэтому убили и Сьюзан Стори? Потому что она что-то знала?

— Вполне возможно, — ответила я. — Я хочу сказать, что уже два человека, связанные каким-то образом с Ронни Уодделом, убиты. Если речь идет о тех, кто мог много знать об Уодделе, то вы будете далеко не последним в списке таких людей.

— Так вы считаете, что я на очереди, — сказал он с кривой усмешкой. — Знаете, наверное, самая моя большая обида на Всевышнего заключается в том, что в промежутке между жизнью и смертью слишком часто включается хронометр. Считайте, что вы меня предупредили, доктор Скарпетта. Однако я не настолько глуп, чтобы рассчитывать на то, что смогу успешно скрыться от того, кто намерен меня пристрелить.

— По крайней мере можно попытаться, — заметила я. — Вы должны принять меры предосторожности.

— Я приму.

— Может быть, вам с вашей женой стоит уехать куда-нибудь отдохнуть.

— Беверли умерла три года назад, — сказал он.

— Простите, мистер Грумэн.

— Она уже давно была нездорова — почти все то время, что мы были вместе. И теперь, когда от меня никто не зависит, я целиком нахожусь во власти своих привычек и наклонностей. Я — неизлечимый работоман, который хочет изменить мир.

— Думаю, что если кто-то и был близок к этому, то вы — один из них.

— Ваше мнение не подтверждено никакими фактами, но тем не менее я вам признателен. И еще я хочу выразить вам свое глубокое сожаление по поводу смерти Марка. Я не был с ним хорошо знаком, но он производил впечатление порядочного человека.

— Спасибо.

Я встала, надела свою куртку и проверила в кармане ключи от машины. Он тоже поднялся.

— Так что же мы теперь будем делать, доктор Скарпетта?