внутренне негодуя, чувствуя себя шестеркой, словно Арчи был чревовещателем, а он — его куклой.

— Но ты же не сидишь дома, верно?

— Я что, больной?

Вокруг раздались смешки, и Оби позволил себе улыбнуться. Но один быстрый взгляд Арчи мигом стер улыбку с его лица. Арчи был убийственно серьезен. Об этом говорили его тонкие, плотно сжатые губы и глаза, в которых горели огоньки, похожие на неоновые.

— Видишь? — бросил Арчи, снова обернувшись к Рено. — В нашем мире всем приходится делать что- то через «не хочу».

На Джерри накатила отчаянная тоска. Словно кто-то умер. Такое же чувство было у него на кладбище в тот день, когда хоронили мать. И тогда он тоже чувствовал себя бессильным.

— Итак, Рено, — сказал Арчи непререкаемым тоном.

В комнате повисло напряжение. Оби замер, почти не дыша. Ну, что на сей раз выкинет Арчи?

— Вот твое задание. Завтра на перекличке ты согласишься продавать конфеты. Ты скажешь: «Брат Леон, я буду продавать конфеты».

— Что? — вырвалось у ошеломленного Джерри.

— У тебя проблемы со слухом, Рено? — И в сторону: — Эй, Макграт, ты меня слышал?

— Ну да.

— Что я сказал?

— Что он должен начать продавать конфеты.

Арчи снова повернулся к Джерри:

— Тебе крупно повезло, Рено. Тем, кто ослушался Стражей, положено наказание. Физическое насилие — не наш метод, и мы сочли необходимым выработать соответствующие правила. Наказание обычно бывает хуже задания. Но ты легко отделался, Рено. Мы всего-навсего просим тебя завтра взять у брата Леона конфеты. И продать их.

Не может быть, в изумлении подумал Оби. Великий Арчи Костелло испугался! Он сказал «просим». Может, случайно с языка сорвалось? Но выглядело это так, будто Арчи старается договориться с этим мальчишкой, упрашивает его — рехнуться можно! Ну Арчи, ну сволочь, ты наконец попался! Никогда еще Оби не испытывал такого упоения. Наконец-то перед Арчи встала реальная опасность оказаться побежденным — и кто же его победит? Не черный шарик. Не брат Леон. Не его собственная хитрожопость. А какой-то жалкий, худосочный новичок! Потому что в одном Оби был уверен, как в законе всемирного тяготения: Рено не станет продавать конфеты. Это было ясно по одному его виду — он стоял испуганный, точно готов был в любую секунду наложить в штаны, но он не сдался. В то время как Арчи просил его продавать конфеты. Просил!

— Все свободны, — объявил Арчи.

Удивленный таким скоропалительным финалом, Картер слишком сильно стукнул молоточком, чуть не расколов ящик, который заменял ему стол. У него было ощущение, будто он что-то прозевал, упустил решающий момент. Чертов Арчи с его психологическими тонкостями! Этому щенку Рено всего-то и нужно что хороший джеб в челюсть и второй — в живот. Тогда небось мигом побежал бы продавать эти вонючие конфеты. Но от Арчи только и слышно: насилие — не наш метод! Ну да ладно, главное, что больше не надо здесь сидеть. Картеру очень хотелось пойти наконец в спортзал, надеть перчатки и как следует поработать с грушей.

— Алло.

Все его мысли куда-то разбежались.

— Алло!

Она ли это? Наверняка она: это были последние Барреты в книге, и голос звучал так звонко и соблазнительно — он вполне гармонировал со всей той прелестью, которую Джерри видел на остановке.

— Алло, — выдавил из себя он. Какое-то отвратительное кваканье.

— Это Дэнни? — спросила она.

Его мгновенно захлестнула безумная ревность к Дэнни, кем бы он ни был.

— Нет, — снова жалко квакнул он.

— А кто? — спросила она уже слегка сердито.

— Это Эллен? Эллен Баррет? — Странно было произносить это имя. Раньше он не произносил его так громко — только шептал, зато тысячу раз.

Молчание.

— Слушай, — начал он с отчаянно бьющимся сердцем. — Слушай, ты меня не знаешь, но я вижу тебя каждый день…

— Вы что, извращенец? — спросила она без всякого испуга, просто с добродушным любопытством, как будто собиралась крикнуть: «Эй, мам, тут какой-то извращенец звонит!»

— Да нет. Я парень с остановки.

— Какой парень? С какой остановки? — Ее голос сделался требовательным, даже недовольным.

Вчера ты мне улыбнулась, хотел сказать он. И позавчера, и на прошлой неделе. А еще я тебя люблю. Но не мог. Ему вдруг стало ясно, насколько все это бессмысленно, в какой нелепой ситуации он очутился. Не будет нормальный парень звонить девушке только потому, что она ему улыбнулась, и знакомиться с ней под этим соусом. Да она, может, улыбается за день целой сотне разных людей.

— Извини, что побеспокоил, — сказал он.

— А ты точно не Дэнни? Ты что, разыгрываешь меня, Дэнни? Слушай, я тебе честно говорю, ты меня уже задолбал…

Джерри повесил трубку. Он больше ничего не хотел слышать. Слово «задолбал», будто эхом отдающееся у него в мозгу, мигом разрушило все его иллюзии. Как если бы он встретил писаную красавицу и она улыбнулась ему, выставив напоказ гнилые зубы. Но сердце у него продолжало колотиться. Вы что, извращенец? Может, и так. Не в сексуальном смысле, а в другом. Разве отказ продавать конфеты нельзя считать своего рода извращением? Разве это не полная дурь — отказываться продавать их даже после вчерашнего последнего предупреждения, сделанного Арчи на сходке Стражей? И все же сегодня утром он продолжал гнуть свою линию и снова выдал брату Леону спокойное и решительное «нет». И в первый раз этот ответ вызвал у него прилив воодушевления, чуть ли не восторга.

Когда в его ушах еще звучало это последнее «нет», Джерри казалось, что сейчас разразится какая- нибудь катастрофа — рухнет школьное здание, например. Но ничего не случилось. Он видел, как Стручок сокрушенно покачал головой. Но Стручок не знал об этом его новом чувстве, об ощущении, что все мосты позади сожжены и теперь ему впервые в жизни действительно наплевать, что с ним будет. Он вернулся домой еще возбужденный — иначе ему не хватило бы смелости обзвонить всех Барретов из справочника и поговорить наконец с той девушкой. Конечно, эта затея с треском провалилась. Но он все-таки позвонил, сделал решительный шаг, нарушил серое однообразие своих дней.

Внезапно проголодавшись, он пошел на кухню, достал из морозильника коробку с мороженым и вывалил на тарелку щедрую порцию.

— Меня зовут Джерри Рено, и я не буду продавать конфеты, — сказал он пустой квартире.

И его голос, и сами эти слова прозвучали твердо и благородно.

Конечно, им не стоило вызывать на собрание Фрэнки Ролло. Одиннадцатиклассник, Ролло был