меня далеко уходит: вон за те горы!»

Смотрит Володя на синие Уральские горы над кудрявой тайгой, на белые прожилки в невидимых отсюда ущельях, где вечный снег блестит, где солнце перед рассветом прячется, — и кажется Володе, что это коммунизм не хочет оттуда выходить, пока есть на земле такие вот люди, как этот Прокоп…

Володя вздохнул. Он взглянул на плешивую, невысокую гору Эбель-Из. Позади нее темной, еле заметной складкой в зеленой шкуре лесов угадывалось невидимое русло Илыча. Завтра — на пятый день пути — будет Володя в избушке! Дедушка преодолевал этот путь за трое суток, но на то он и дедушка, старый охотник, ходок бывалый! Он ведь идет быстро и почти в дороге не спит. А Володя — пять дней, тоже неплохо. Куда спешить! Переночует еще раз — и завтра будет на месте.

Володя повернул к югу и пошел искать тропу, где она сворачивает с хребта на восток. Здесь, на вершине, тропа исчезала, потому что спина хребта была усыпана темной, позеленевшей щебенкой — каменной трухой — и мелкой галькой, с разбросанными тут и там гранитными глыбами. На камнях тропа всегда исчезает — что на хребте, что на берегу, камни следа не держат. Здесь, на хребте, камни выглядели совсем по-другому, нежели у реки. Здесь они острые, угловатые — что щебенка под ногами, что торчащие глыбы, темные, розовато-сине-зеленые, с угловатыми, острыми краями, выветренные. Поверхность камней шершавая, покрытая мохом или узорами присохшего лишайника. А на реке камни чистые, гладкие, нежные — и все голые. Потому что они там все время купаются. Даже те, что на берегу лежат, они ведь тоже купаются весной, во время паводка. Да и осенью, когда реки от больших дождей из берегов выходят. Речные камни, покрытые мохом или водорослями под водой, все круглые, скользкие. Река веками обтачивает их, шлифует собой и друг о друга. Волочит их по дну. Оттого и зовутся они валуны. Речные камни обтачивает вода, а горные — ветер, оттого они так не похожи.

Но все они родственники, эти камни. Разная у камней жизнь, разная судьба, как у людей. Бывают же среди людей и негры, черные, и монголы, желтые, и русские, белые, — а все они родственники! Так же вот и камни — речные, горные, долинные: одна семья. Так думал Володя, стуча по камням палкой.

«Поесть бы надо, чаю попить», — еще подумал Володя. Сейчас он спустится, найдет родник и заварит себе чаю. Надо только спуститься, а то здесь ни воды для чаю, ни дров для костра.

Он опять подумал о дедушке: завтра они вместе будут чай пить! Любит дедушка чаи гонять! И Володя любит. Володя дедушке сам чай заварит, потому что умеет, — никто так не умеет дедушке заваривать чай, как Володя. «Завтра!» — подумал Володя, даже сказал для себя вслух:

— Завтра!

Он уже видел, как входит в избушку — без стука, неожиданно. Пройдет он по краю прибрежного луга — по-за деревьями, на краю леса, чтоб дедушка его из окна не заметил, — и неожиданно откроет в избушку дверь! Хорошо бы войти в избушку рано утром, когда дед еще спит… Но к утру Володя уже не успеет. Ночью не стоит идти. Лучше выспаться. Куда спешить-то! Все равно завтра на месте будет. Да и вечером тоже неплохо прийти. Днем дед куда-нибудь на Илыч уйдет. Семгу ловить или сено ворошить. Ставить по берегу копны, подпирая стожарами[1] небо. А вечером он будет чай пить, глядя в окно, на реку. Тут и Володя откуда ни возьмись: «Здравствуй, деда! А вот и я!» — «Откуда ты взялся?! — удивится Дедушка. — С Иваном прилетел? Что-то я вертолета не слышал! Глухой стал!» — «На своих я прилетел! — скажет Володя. — Скучно без тебя-то, вот я и прилетел!»

Удивится дедушка, обрадуется! Ну, может, и покорит немного — за самоволие. Но это только для виду. Ведь Володя уже не раз один в тайгу уходил: и за грибами, и за ягодами. И по Илычу на дедушкиной лодке, на моторе, Володя один плавал. Не так далеко, правда, но все же… Не очень-то и близко — в соседнюю деревню, например… Но так далеко, как сейчас, Володя никогда еще не отлучался. Удивится дедушка, обрадуется, возгордится внуком: «Мужчина, — скажет, — настоящий ты вырос, Володечка!»

Так Володя шел и заранее торжествовал, переживая свой внезапный приход в разных милых подробностях. Это, конечно, была ошибка — заранее торжествовать. Потому что не говори «гоп», пока не перепрыгнешь… Никогда не следует торжествовать свою победу заранее. Но… но не будем за это очень винить Володю! Ибо все люди эту истину знают, все — даже очень опытные и умные и даже ответственные люди, — однако и они часто торжествуют свои победы заранее. А потом жалеют об этом. Но так уж устроен человек, и ничего тут не поделаешь…

Пока Володя шел, он все время слышал слева, по склонам, звон колокольчика, как будто бродит там лошадь или корова с колокольчиком на шее. Ходит животное, щиплет траву — и колокольчик звенит! Вот как сейчас — то громче, то тише… Но Володя только улыбнулся: знал он, что это галлюцинация. Это ветер в камнях поет, а кажется, что колокольчик… Хитрый этот ветер! Это он хочет запутать Володю: думает, что Володя пойдет искать корову или лошадь — и с тропы собьется! Но не такой дурак Володя, пусть ветер не думает! С тропы он Володю не собьет!

И вот запах гари тоже — опять принес ветер запах гари… Вроде бы костер неподалеку горит. Но это не костер — это ветер принес откуда-то издалека запах лесного пожара. И тогда, когда Володе показалось, что речная радуга горелым пахнет, это тоже ветер принес вместе с брызгами запах пожара…

В это время Володя — как-то незаметно для себя — вошел в огромную тучу комаров над хребтом. Туча поднималась высоко вверх и тянулась вперед по хребту чуть ли не на километр — даже небо посерело! Володя прошел несколько шагов и остановился: трудно было идти — в такую комариную метель он попал! Густые тучи комаров, закрыв небо и солнце в небе, плясали над хребтом как сумасшедшие! И не обращали на Володю никакого внимания. Они вовсе не кусались, заметил Володя. Диметилфтолатом он сегодня не мазался — шел с утра так, и вот пожалуйста: стоит он в густой туче комаров, и они не кусают! Пляшут только как оглашенные вокруг него, забиваются в глаза, лезут в рот, в нос, в уши…

Что у них — праздник, что ли, какой? Или с ума они все посошли? И вдруг вспомнил Володя — свадьба это у них, у комаров, такая сумасшедшая! Она ведь у комаров всеобщая бывает, говорил дедушка, как у разных других мотыльков и мошек тоже бывают такие свадьбы. Собираются тогда тысячи и тысячи крылатых невест и женихов в воздухе — где-нибудь над открытым местом — и пляшут и веселятся, забыв обо всем на свете. Хоть из пушек по ним пали — они только о своей свадьбе тогда думают. «Всегда бы они эту свою свадьбу играли, — подумал Володя. — Хорошо бы нам было! Не кусали бы они нас! Но свадьбы такие недолги, как всякий праздник».

Есть такие мотыльки, еще сказывал дедушка, поденки называются, так те, как только родятся, сразу себе такую свадьбу над землей устраивают — над рекой, как правило, — летят они белыми тучами, густым мягким снегом, тоже как метель, и тут же, справив свою свадьбу, падают наземь, откладывают яички будущих поколений — и умирают! Они родятся и живут один только миг — ради короткого праздника, ради свадьбы!

«Бывают же такие бедные мотыльки, легкомысленные!» — подумал Володя. Он пробирался в миллионокрылой туче пляшущих комаров — воздух наполнен был бесконечным сипением комариных крыл, — все время зажмуриваясь, зажимая ноздри, втянув голову в плечи, отплевываясь, пока не выбрался из этого комариного праздника. Володя нашел тропу, сворачивавшую с хребта вниз, и пошел по ней, окунаясь в тайгу, как в море — на самое дно. Под хребтом среди деревьев комаров тоже не было — собрались все там, наверху.

«Обычно такие комариные свадьбы бывают в июне, а сейчас август, — странно! Наверное, оттого, что такая жара в этом году. Видно, комары себе еще одну, внеочередную свадьбу устроили! Разгулялись! Ну и слава богу! Пусть веселятся. Жидкость свою антикомариную сэкономлю!» — подумал Володя.

Он опять шел под зеленой кровлей, в тени, в прохладе, ища глазами родник. Скоро он нашел его — вода била ключом в небольшом круглом кратере под камнем, на дне кратера танцевал песок — серебристые пузырьки воздуха поднимались оттуда вверх и лопались на тихо бурлившей поверхности прозрачной воды, переливавшей через край и бежавшей дальше вниз по траве и камням, покрытым железной ржавчиной. Вокруг родника буйно разрослись ярко-зеленые подушки мха, покрытые темно-золотыми стрелками кукушкиных слез, а еще густой высокой травой и пышными лопухами, тоже яркими, ядовитыми.

Володя сначала лег в траве на живот, приникнув к живой воде, и долго пил, глядя на свое призрачное, колыхающееся в глубине родника отражение. Он пил долго, маленькими глоточками, потому что вода леденила зубы. Когда он отрывался от родника, пережидая ломоту в переносице, с лица его громко падали в воду серебристые капли. Потом он встал, сполоснул и наполнил водой котелок. Собрал хворост, поджег, приладил над огнем котелок с водой на толстой сырой осиновой палке с рогулиной на конце, воткнутой острым концом в сырую мшистую землю, косо над оранжевым пламенем, — и стал ждать, пока