– Верно. Но мы незаконно проникли на частную территорию. Значит, об обороне не может быть и речи... Не представляю, что писать в рапорте...
– Ничего! – холодно отрезал Влакос. – Иди туда, где стоял! Секунду помедлив, полицейский выполнил команду.
– Не представляю, как ты выпутаешься из этой истории, – бросил он через плечо.
Но контрразведчик хорошо знал, как выходить из сомнительных ситуаций. Оставшись один, он подтащил труп к краю причала и столкнул в воду. Раздался всплеск – и море сомкнулось над мертвецом. Проблема была разрешена.
Теперь следовало быстро убираться с опасного места.
Собранные данные оправдывают затраты времени и нервов. Лишь несчастный случай со сторожем портил настроение. Но в оперативной работе случаются подобные накладки.
Когда готовится специальная операция по ликвидации, то лучше, если исполнитель лично заинтересован в результате. Поэтому на операцию "Л" в Грецию утвердили майора Плеско. В свое время генерал Верлинов чуть не подвел майора под расстрел, теперь естественное человеческое желание поквитаться совпадало со служебным заданием, что гарантировало почти стопроцентный успех.
В последние годы операции "Л" проводились крайне редко, и начальник подотдела физических воздействий собирался в командировку словно в первый раз. Ему оформили настоящий служебный паспорт от Министерства внешней торговли, открыли месячную визу; военный атташе российского посольства забронировал гостиницу в Афинах и провел необходимую подготовительную работу.
Наибольшие затруднения возникли у Плеско с выбором инструмента. Он не знал условий операции, ориентироваться предстояло на месте, поэтому на всякий случай захватил универсальный набор. Винтовка СВД[20] с мощным оптическим прицелом и глушителем, «стрелка», работающая на ближней дистанции, три мины – магнитная шайба размером с коробочку из-под гуталина, замаскированный под камень фугас направленного действия, массивная дорогая авторучка, дающая сотню не определяемых рентгеном осколков. В набор входил также чемоданчик с контактным, газообразным и капельно-жидким ядами. Все оружие поместили в прочный деревянный ящик, причем СВД на пружинной растяжке покоилась в отдельном отсеке. Ящик обили стальной лентой, обвязали проволокой, обшили брезентом, а снаружи поставили специальные штампы «Дипломатическая почта России» и печати Министерства иностранных дел, защищающие содержимое куда надежней ленты, проволоки и брезента.
Будучи по натуре педантом, Плеско изучил фотографии приговоренного, описание его примет и привычек.
Ранним рейсом «Аэрофлота» из кишащего пассажирами «Шереметьева-2» вылетел на Афины маленький неприметный человечек с незапоминающимся морщинистым лицом, предъявивший на таможенном посту один довольно потертый чемоданчик с личными вещами. Основной багаж следовал отдельно.
Глава четвертая
Аслан Идигов проснулся с тяжелой головой и отвратительным, хотя и ставшим привычным, привкусом во рту. Последние три года он напивался почти каждый день, старики неодобрительно косились, но рты не раскрывали: в свободной Республике Ичкерия каждый делает что хочет. И что может. А национальный гвардеец может все, что хочет. Мулла, конечно, брюзжит про Коран, но Коран писали давно... К тому же там прямо сказано: Аллах милосерд и всепрощающ... А вчера и вовсе никакого греха: гуляли свадьбу младшего Хамзаева, а на свадьбе любой нормальный мужчина обязан выпить за мир в доме и здоровье молодых. Только самый отъявленный святоша не поднимет стакана. К счастью, таких в республике все меньше и меньше.
Аслан сел на широкой, со сбитым, давно не стиранным бельем кровати, осмотрелся. Спал он в измятом камуфляжном комбинезоне, не сняв высоких шнурованных ботинок. Жаль, не подвернулась вчера никакая баба! А невеста у этого сопляка ничего... Ну да посмотрим... Хамзаевы не сильно обрадовались, когда он заявился на торжество. Не потому, что незваным: в такой день любой односельчанин – желанный гость, а он даже дальний родственник. Это из-за прошлого... Чистоплюи! Тогда они в один голос твердили про опозоренную честь семьи. Если бы не новые времена – выставили бы с позором бывшего арестанта! Не посмотрели на богатые подарки – пригоршню колец, цепочек, кулонов... Хотя если бы не новые времена, он бы гнил заживо в Наурской колонии, разматывая двенадцатилетний срок, и даже не мечтал о свадьбах, камуфляже, оружии...
Автомат валялся на полу, под рукой. Закопченный ствол остро пах пороховым нагаром, магазин был пуст. Какая свадьба без стрельбы! Раньше, когда только захватили русские арсеналы, к продаваемому автомату прилагалось два рожка с боевыми патронами и один – с холостыми. Холостые почему-то быстро закончились. То ли их меньше было, то ли ими палили чаще... Можно и боевыми салютовать, но хозяевам это не очень нравится: пули пронизывают потолок, дырявят крышу, К тому же рикошеты... В прошлом месяце Али Шовгенова убило – от газовой трубы отскочило прямо в голову! Недавно и жениху ухо оторвало. Вот смеху было! Все подходили и спрашивали: «Только ухо? Все остальное на месте? Ты хорошо проверь!» А тот сидит с перевязанной башкой, отшучивается: «Самое главное при мне, а уха и одного хватит!» Хотя видно: ему не очень-то весело – весь бледный, кривится... К тому же вполне могло и самое главное отхватить – просто повезло, случай благосклонно распорядился.
Первое, что сделал Идигов, поднявшись с кровати, – снарядил магазин, проверил запасные. Один он расстрелял, второй, как и положено, оставил на непредвиденный случай. Значит, хотя и пьет, но ума не пропивает.
«Молодец, Аслан!» – похвалил он сам себя.
Ступая по замызганному, усеянному мусором, пустыми бутылками и банками из-под консервов паркету, он подошел к высокому трюмо в резной дубовой оправе. Собственное отражение очень не понравилось: мятая одежда, мятое лицо, растрепанные волосы, неопрятная многодневная щетина, которую нельзя назвать бородой, мутные бессмысленные глаза.
Чушкарь – всплыло из тайников подсознания оскорбительное прозвище. Так звали его на зоне. Там не любят насильников и, как правило, опускают на самое дно... Вспоминать прошлое он не хотел, к тому же теперь у него был автомат. С размаху он ударил прикладом, коварное зеркало разлетелось вдребезги. Чушкарь исчез. На первом этаже просторного, богато обставленного, хотя и предельно запущенного дома стоял могучий Волк.
Такой же, как изображен на зеленом знамени суверенной и независимой Ичкерии. «Волком» назвали и автомат, изготовляемый в республике для защиты суверенитета и независимости. Правда, волчью эмблему не признала не только завистливая Россия, но и ни одна страна мира, а автомат, впитавший достижения конструкторской мысли и передовых чеченских технологий, способен без задержек выпустить лишь десяток патронов. Однако для самозваного Волка-Идигова подобные мелочи не имели значения. Он пользовался русским «Калашниковым», и это совершенно не оскорбляло национального самосознания, а на дипломатию и политику ему всегда было глубоко наплевать.
Наступая спецназовскими ботинками на хрустящие осколки, Волк направился к выходу. Ему не было жаль зеркала, как и других предметов обстановки, да и самого дома – в любой момент он может спалить его и выбрать себе другой, какой понравится. Русаки, армяшки и другие иноверцы постепенно выдавливаются из республики, дома и квартиры освобождаются. А особо упрямых можно поторопить... В этом добротном кирпичном доме жил с семьей русак, который видел, как он затащил ту девчонку в лесополосу. Главный свидетель на суде. Надеялся, дурак, на свою Россию, на свой закон, думал: Чушкарь так и сдохнет за колючей проволокой! А здесь не Россия, здесь Чечня и законы свои...
Когда всех зеков выпустили на свободу, Волк с десятком товарищей зашел к главному свидетелю... Теперь он вершил свой суд, и никакие российские законы ему не мешали. Русак вытаращил глаза, увидев вооруженный отряд, жена подняла крик, дети забегали – сыну лет десять, дочери двенадцать, как той, в лесополосе... Каждый выбирал на свой вкус. Бабу привязали к широкой кровати, девчонку разложили на столе, пацана – прямо на полу... Хозяину дали по башке прикладом и тоже использовали, но в основном на девчонку с бабой налетали. Ребята оголодали, по четыре-пять раз заходили... Девчонка не выдержала, окочурилась, у бабы тоже кровь пошла, пришлось придушить. Пацана увезли куда-то, а главному свидетелю
