Капитан, не вынимая жетона, нашел черную кнопку на щите.

В громадине трансформатора, точнее, искусно выполненного макета, бесшумно откинулась часть обшивки. Пригнувшись и высоко подняв ногу, словно в отсек подводной лодки, Васильев шагнул внутрь. Люк мгновенно закрылся.

Он находился в небольшом – два на полтора – помещении со стальными стенами, полом и потолком. В одной стене имелась незаметная щель для жетона. Моделируя ситуацию, когда жетон потерян, капитан резко провел рукой от щели вниз. Пол дрогнул и провалился, через секунду его заменил выдвинувшийся из стены стальной лист. Если бы Васильева преследовали враги и им удалось взломать входную дверь и обшивку люка, они увидели бы пустой отсек без всяких следов на толстом слое пыли.

Открытый с одной стороны стальной лифт скользил под землю. При ярком свете внутренней лампы капитан видел шероховатости уходящих вверх бетонных плит и стыковочные швы между ними. Спуск был недолгим – словно с четвертого этажа. Бетонные плиты сменились железной дверью. Васильев повернул ручку. Свет автоматически погас. За дверью простиралась чернота с красными огоньками вдали. Эвакуатор номер семь выходил в тоннель метро в трехстах метрах от узловой станции «Парк культуры».

Капитан на секунду задумался: не продолжить ли путь под землей? И отказался от этой мысли. Без необходимости не стоило рисковать на рельсах. К тому же если кто-то заметил монтера, входящего в будку, то может заинтересоваться – а почему он не вышел обратно? Да и вообще – прогулки под землей никакого удовольствия не доставляют.

Через несколько минут ремонтник вышел из трансформаторной будки. Расположенная в малолюдном месте, она находилась вблизи двух крупных магистралей, а следовательно, занимала стратегически выгодную точку. Как, впрочем, и все остальные эвакуаторы.

Задержанные при наблюдении за Каймаковым люди Седого вышли на свободу через четыре часа. Как только доставившие их омоновцы написали рапорта и ушли, они утратили сдержанность и молчаливость.

– Тачку бросил возле кабака с открытыми дверцами. – Круглолицый, с наглыми круглыми глазками Рудик, по-хозяйски развалившись на стуле, давал показания замордованному жизнью и службой старлею, заведомо неспособному купить «Ниссан-Патрол» на те деньги, которые он заработает, до конца жизни.

– Я ее никогда не закрываю. Зачем? Нас все знают, кто полезет? Разве самоубийца...

И тон, и поза, и подтекст уверенной речи были призваны оказать соответствующее воздействие на дознавателя. И оказывали его.

– Вот какие-то сволочи и подложили эти железки. Я могу, конечно, адвокату позвонить или еще кому, но думаю, вы и сами разберетесь...

Рудика сменил Эдик. Та же уверенная поза, та же наглая физиономия, тот же пугающий, с подтекстом, тон.

– Пообедали, зашел в сортир – отлить, а за бачком газетный сверток... Разворачиваю из интереса: пушка! Не наша, как в кино! Что делать? Дай, думаю, отвезу в милицию. И повезли... Заявление не успел написать о добровольной сдаче. Давайте листок, сейчас все как надо нарисую...

И поскольку дознаватель замешкался, Эдик навалился грудью на стол и со значением произнес:

– Она и неисправная к тому же! В ней бойка нет, а без бойка – хрен выстрелишь! А вынимается он очень просто, минутное дело, принесите – покажу!

Оставив задержанных в дежурке, дознаватель поднялся к начальнику отделения милиции и доложил собранные материалы.

– Так прямо и говорят: из группировки Седого? – переспросил тот без особого, впрочем, удивления. – Наглецы... Начальник пролистнул рапорта и объяснения.

– Не судимы? То-то и оно – честные граждане, за жабры не возьмешь. Завтра они адвоката приведут да семь свидетелей... Начальник задумался.

Еще десять лет назад взятые с таким арсеналом отправлялись прямиком на нары следственного изолятора, а потом за колючую проволоку зоны. Пистолет, автомат и граната перевешивали любые объяснения: пусть хоть марсиане из летающего блюдца сбросили – получите свои четыре года, а может, и пять – по максимуму. Тогда он рулил тяжелым асфальтовым катком, и стоило чуть повернуть руль, чтобы расплющить человека в лепешку. И тогда задержанные скрывали принадлежность к преступной группировке, а не бравировали ею.

Но пришла новая эпоха. Теперь он сидел за рулем детского трехколесного велосипеда, а вокруг носились «КамАЗы» с номерами личного транспорта, угнанные где-нибудь в Западной Европе «Вольво» и «Мерседесы» с поддельными номерами и вообще без номеров, огромные асфальтовые катки практически неуязвимых преступных организаций, набитые оружием «Ниссаны», и надо было держать ухо востро, чтобы они не расплющили в лепешку тебя самого. А уж таранить окружающих монстров дело совершенно глупое, бессмысленное и смертельно опасное.

Есть, конечно, спецподразделения, вносящие переполох в ряды новых хозяев жизни, – они бэтээрами переворачивают асфальтовые катки, гранатометами расстреливают обнаглевшие «КамАЗы», у них закрытые масками лица и непреклонная решимость смести нечисть, стоящую на пути. И сметают: кто не вовремя дернулся или замешкался выполнить команду – мгновенно получают ботинком в пах или прикладом между глаз, а кто взялся за пушки – тут же превращаются в трупы. Поэтому ребят в масках боятся, послушно поднимают руки и даже пасть не открывают. Но потом дело передается обычным чиновникам: следователь, прокурор и судья не носят бронежилетов, не умеют уворачиваться от пуль и стрелять навскидку, а самое главное, не имеют привычки к личному риску. Они едут на жалких трехколесных велосипедах, а бэтээры уже ушли, и надо самим заботиться о своей безопасности... Вот и держись тихонько в ряду следования, выдерживай дистанцию и интервал, уступай дорогу, когда сигналят. А если попадется какой-нибудь пеший и еще более жалкий правонарушитель – вот на нем и отыграешься, переедешь вдоль и поперек и отчитаешься о результатах служебной деятельности.

– И что ты предлагаешь с ними делать? – спросил начальник, глядя перед собой.

Дознаватель пожал плечами.

– Материал собран, докладываю на ваше усмотрение.

Пальцы начальника выбили дробь по рапортам и объяснениям.

Если он спустит дело на тормозах, то абсолютно ничем не рискует ни в служебном, ни в личном плане. А если залупится... Действительно, навезут свидетелей да адвокатов, боек кто-нибудь вынет или подпилит, и пушку признают неисправной. И хотя неисправность ответственности никак не отменяет, прокурор глаза вытаращит: «Сырым материалом дело на корню загубили! Подозреваемые не признаются, доказательства дохлые, версия защиты не опровергнута! Из-за этого приходится бандитов выпускать!» Или судья заведется: «С такими доказательствами на процесс выходить стыдно! Сейчас не тридцать седьмой год! Основательней надо дела готовить!» В любом случае он виноватым и окажется. Прокурор представление внесет или суд частное определение задвинет – вот и готов выговор, а то и неполное служебное. И это бы ладно, хуже, если гранату в окно закинут... Или автоматом прострочат у подъезда. Вполне реальный вариант, куда более вероятный, чем суровый приговор этим ублюдкам.

Потому что сами они, их дружки-приятели, покровители кровно заинтересованы в безнаказанности, любые силы бросят, связи, деньги, ни перед чем не остановятся... А кто кровно заинтересован, чтобы закон соблюсти да при этом карьерой и жизнью рисковать?

– Свяжись с руоповцами, может, они этих хамов заберут, – сказал начальник. – А если нет – сам решай.

В РУОПе задержанными не заинтересовались.

– Сейчас у каждого второго оружие, – сказал ответивший по телефону дежурный. – Разбирайтесь сами.

Старший лейтенант размышлял недолго. Он прекрасно понимал все то, о чем подумал начальник, и вовсе не хотел брать весь риск на себя. Жена, мальчик и девочка, тесная двухкомнатка на окраине, стандартная картонно-реечная дверь. А под формой у него обычное человеческое тело, легко пробиваемое ножом или пулей. И, заведя врагов как представитель власти, он будет разбираться с ними как частное лицо, ибо власть его никак не защищает и даже пистолета не выдает во внеслужебное время. И если разобраться, то на хер ему это нужно?

Прощаясь, Рудик протянул дознавателю несколько десятитысячных купюр.